Чудо

Паласио Р. Дж.

— Джастин, это мой младший брат Август, — сказала Вия. — А это Джек.

— Привет, привет. — Джастин пожал нам руки. Он немного нервничал. Думаю, это потому, что он впервые увидел Августа. Иногда я забываю, какой это шок.

— Отличная комната.

— Ты жених Вии? — съехидничал Ави, а его сестра натянула ему на лицо бейсболку.

— А что в футляре? — спросил я. — Автомат?

— Ха, смешно, — ответил Джастин. — Нет, это… м-м… скрипка.

— Джастин скрипач, — пояснила Вия. — Он играет в зайдеко-группе.

— Что такое зайдеко, не знаешь? — спросил Ави, глядя на меня.

— Это такая музыка, — сказал Джастин. — Как креольская.

— А что значит креольская музыка? — спросил я.

— Ты говори всем, что это у тебя автомат, а не скрипка, — предложил Ави. — И никто не будет с тобой связываться.

— А что, стоит попробовать, — кивнул Джастин, заправляя волосы за уши, и повернулся ко мне: — Креольскую музыку играют в Луизиане.

— А ты что, из Луизианы? — спросил я.

— Э-э, нет, — ответил он. — Я из Бруклина.

Почему-то меня это страшно рассмешило.

— Джастин. — Вия потянула его за руку. — Идем ко мне в комнату.

— Ну, до встречи, — сказал он нам. — Пока.

— Пока!

— Пока!

Как только они вышли из комнаты, Ави поглядел на меня, улыбаясь.

— Я из Бруклина! — повторил я.

И мы оба расхохотались как сумасшедшие.

Часть пятая

Джастин

Иногда мне кажется: моя голова так велика, потому что она вся наполнена мечтами.

Бернард Померанс «Человек-слон»

Брат Оливии

я увидел младшего брата оливии и оцепенел. это я зря, конечно, оливия мне его описывала, рассказывала мне про его «синдром», но и про операции тоже, его оперировали много лет подряд, вот я и решил,

что теперь он уже в порядке, например, когда у ребенка волчья пасть, ему делают операцию, и потом можно даже не догадаться, что у него волчья пасть, разве что останется маленький шрам над губой, наверное, я думал, что ее брат будет весь в шрамах, но такого уж точно не ожидал, совсем не ожидал увидеть этого мальчишку в бейсболке — вот он, сидит прямо передо мной. точнее, передо мной сидят двое мальчишек: один абсолютно нормальный, с кудрявыми светлыми волосами, его зовут джек; а второй — ави. мне хочется думать, что у меня получается скрыть удивление, очень на это надеюсь, хотя вообще-то удивление трудно подделать: и когда ты не удивляешься, но делаешь вид, и наоборот, когда пытаешься не показать, что удивился. я жму ему руку, не глядя в лицо, жму руку второму мальчику, отличная комната, говорю я. ты жених вии? говорит ави. кажется, улыбается, оливия натягивает бейсболку ему на нос. это автомат? спрашивает светловолосый парнишка. так каждый второй шутит, мы немного говорим о зайдеко. потом вия берет меня за руку и уводит из комнаты, как только дверь за нами закрывается, мы слышим смех, я из бруклина!.. поет один из них., оливия закатывает глаза и улыбается, пойдем ко мне в комнату, говорит она. я с ней встречаюсь уже два месяца, я понял, что она мне нравится, с той минуты, как она села за наш столик в столовой, я не мог оторвать от нее взгляда. она очень красивая, с оливковой кожей и самыми синими глазами в мире, сначала она вела себя так, будто хотела, чтобы мы были только друзьями. теперь-то я понимаю, что она только кажется недотрогой: держись подальше, даже и не пытайся. она не кокетничает, как остальные, когда ты с ней говоришь, она смотрит тебе прямо в глаза, словно бросает вызов, а я взял и принял этот вызов. а потом пригласил ее на свидание, и она ответила да! она невероятная, и я бы ни на минуту с ней не расставался. она рассказала мне об августе только на третьем свидании, кажется, она говорила про какие-то «черепно-лицевые отклонения», или, может, про «черепно-лицевую аномалию», но я точно знаю одно слово, которое она не использовала, — «уродство», потому что его бы я запомнил. ну что? волнуясь, спрашивает она в тот же миг, как мы входим в ее комнату, ты в шоке? нет, говорю я. вру, конечно, она улыбается и отводит глаза, ты в шоке, да нет же, настаиваю я. он выглядит точно как ты описывала. она кивает и падает на кровать, трогательно, что у нее на постели все еще много мягких игрушек, она машинально берет одну, белого медведя, и кладет себе на колени. я сажусь в кресло у стола, в комнате идеальный порядок. когда я была маленькая, говорит она, друзья приходили ко мне в гости один раз, а потом никогда не возвращались, таких было очень много, некоторые даже не являлись ко мне на дни рождения, чтобы не встретить его. они никогда мне об этом не говорили напрямую, но все равно, все же ясно, люди не знают, как вести себя с ави, понимаешь? я киваю. им даже невдомек, что они поступают плохо, продолжает она. им просто страшно, скажем прямо, выглядит он жутковато, правда же? есть такое, отвечаю я. а тебе как? спрашивает она осторожно, страшно? ужасно? не ужасно и не страшно, улыбаюсь я. она кивает и смотрит на белого медведя у себя на коленях, не могу сказать, верит она мне или нет, но потом она целует медведя в нос и бросает мне. и улыбается, думаю, это значит, что она мне верит, по крайней мере хочет верить.

День святого Валентина

на день святого Валентина я дарю оливии сердечко на цепочке, а она мне — сумку, которую сделала из старых дискет, круто, что она мастерит такие вещи, сережки из компьютерной платы, платья из футболок. сумки из старых джинсов, она такая талантливая. я говорю, что ей нужно стать художником, но она хочет быть ученым, и надо же — генетиком, наверное, она хочет найти лечение для таких, как ее брат. мы назначаем день, когда я наконец познакомлюсь с ее родителями, вечером в субботу, мексиканский ресторан на эймсфорт-авеню рядом с ее домом. весь день я нервничаю, а когда я нервничаю, у меня начинается тик. ну то есть мой тик всегда со мной, но он уже не так меня донимает, как в детстве: всего-то моргну несколько раз, или голова дернется. но когда я психую, он усиливается, а я определенно психую — из-за встречи с ее родителями. когда я появляюсь в ресторане, все меня уже ждут, папа встает и пожимает мне руку, мама меня обнимает. с ави мы стукаемся кулаками, оливию я целую в щеку, а потом сажусь. так приятно с тобой познакомиться, джастин! мы столько о тебе слышали! ее родители очень милые, с ними легко, официант приносит меню и я замечаю выражение его лица, когда он натыкается взглядом на августа, но я притворяюсь, что ничего не заметил, думаю, сегодня все мы стараемся на многое не обращать внимания, на официанта, на мой тик. на то, как август крошит хрустящую жареную лапшу на столе и ложкой запихивает крошки в рот. я смотрю на оливию, и она мне улыбается, она знает, она видит лицо официанта. она видит мой тик. оливия — девушка, которая видит все. за ужином мы болтаем и смеемся, родители оливии расспрашивают меня о моей музыке, о том, как я стал играть на скрипке, я рассказываю им, что раньше играл на классической скрипке, но увлекся аппалачской народной музыкой, а потом зайдеко. и они ловят каждое слово, как будто им на самом деле интересно, они просят позвать их на концерт нашей группы, хотят послушать. если честно, я не привык к вниманию, мои родители понятия не имеют, кем я собираюсь стать, они никогда ни о чем не спрашивают, мы никогда не разговариваем вот так. вряд ли они в курсе, что два года назад я продал свою барочную скрипку и купил восьмиструнную хардангерфеле. после ужина мы идем к ним домой поесть мороженого. их собака виляет хвостом у двери, старая собака, очень хорошая, хотя ее вырвало, и она перепачкала весь коридор, мама оливии бежит за бумажными полотенцами, а папа поднимает собаку, как ребенка. эх ты, старушенция, говорит он. и собака на небесах от счастья, язык свисает из пасти, хвост ходит ходуном, лапы растопырены в воздухе. папа, расскажи джастину, как у нас появилась дейзи, говорит ОЛИВИЯ, да! говорит ави. папа улыбается и садится на стул, все еще с собакой на руках, он наверняка рассказывал эту историю миллион раз, но им всем нравится ее слушать. так вот, начинает он. однажды возвращаюсь я домой, выхожу из метро, и какой-то бродяга, которого я раньше не видел в нашем квартале, везет в детской коляске лохматую дворнягу, и вот он подходит ко мне и говорит, эй, мистер, купите мою собаку. и я, ни секунды не думая, отвечаю: конечно, почем? и он говорит, десять баксов, и я даю ему двадцать — все, что у меня в кошельке, а он протягивает мне собаку, джастин, говорю тебе, ты в жизни не нюхал ничего ужаснее! она воняла так сильно, что даже описать невозможно! так что я сразу отнес ее к ветеринару по соседству, а потом уже привел домой. между прочим, мне даже не позвонил! перебивает мама, вытирая пол. не поинтересовался, согласна ли я на собаку, да еще бродяжью. а собака смотрит на маму, будто понимает все, что о ней говорят, она счастлива, словно знает, что в тот день ей дико повезло. и я ее понимаю, мне нравится семья оливии. они много смеются. моя семья совсем другая, мама и папа развелись, когда мне было четыре года, и они до сих пор ненавидят друг друга, в детстве я жил сразу в двух районах нью-йорка, проводил половину недели у папы в хобокене и половину — у мамы в челси. мой сводный брат на четырнадцать лет старше меня и лишь изредка вспоминает о моем существовании, сколько себя помню, я всегда чувствовал, что родители ждут не дождутся, когда я повзрослею и начну сам о себе заботиться, «ты сам можешь сходить в магазин». «вот тебе ключ от квартиры», забавно, что существует слово «гиперопека» — это про родителей, которые слишком носятся со своими детьми, — но нет слова для обратного перекоса, когда родители со своими детьми не носятся вообще, как это может называться? недоопека? недолюбовь? фуфло? все сразу. в семье оливии все постоянно говорят друг другу «я тебя люблю». я даже не помню, когда мои родители говорили, что любят меня. когда я возвращаюсь домой, от тика не остается и следа.

Наш городок

в этом году в театральной студии ставят «наш городок» [10] . оливия уговорила меня попробоваться на главную роль, «помощника режиссера», и каким-то волшебным образом я эту роль получил, чудеса, да и только, мне никогда в жизни не доводилось быть главным, я сказал оливии, что она приносит мне удачу, к сожалению, ей не досталась главная женская роль, эмили. ее получила миранда — та, что с розовыми волосами, а у оливии эпизодическая роль, и кроме того, ее назначили дублершей миранды. на самом деле я огорчился больше, чем оливия. она чуть ли не довольна, мне не нравится, когда люди меня разглядывают, говорит она, и странно, что это произносит такая красивая девушка, я даже начинаю сомневаться, вдруг она специально провалила пробы? премьера состоится в конце апреля, сейчас середина марта, осталось меньше шести недель, надо зубрить роль, плюс репетиции, плюс репетиции нашей зайдеко-группы. плюс экзамены, плюс оливия. эти шесть недель явно будут непростыми, а мистер дейвенпорт, учитель в театральной студии, уже на ушах стоит, к концу апреля он сведет всех нас с ума, тут никаких сомнений, ходят слухи, что он планировал поставить «человека-слона», но в последнюю минуту передумал, и из-за перемены спектакля мы потеряли целую неделю, а могли бы уже репетировать.

10

«Наш городок» — известная пьеса Торнтона Уайлдера о жизни маленького городка Гроверс-Корнерс и двух семьях, Гиббс и Уэбб, дети которых, Джордж и Эмили, влюблены друг в друга.

Божья коровка

мы с оливией сидим на крыльце ее дома, она помогает мне учить роль, этим мартовским вечером тепло, почти как летом, мы — между днем и ночью, когда небо еще ярко-голубое, а тротуары исчерчены длинными тенями. я декламирую: «да, солнце всходило более тысячи раз. лето сменяло зиму, зима сменяла лето, здесь и там появились крыши новых домов, некоторые младенцы, которые в первом действии еще не родились, уже научились говорить, а кое-кто из тех, кто считал себя молодым и полным сил, заметил, что взбегает по лестнице с одышкой…» [11] , я мотаю головой. дальше не могу вспомнить. «все это случилось за какую-нибудь тысячу дней», подсказывает оливия, заглядывая в текст пьесы. да, да, да, говорю я. и вздыхаю: я на пределе, оливия. и я никогда в жизни все это не запомню. ты все выучишь, говорит она уверенно, она вытягивает руки и ловит божью коровку, взявшуюся неизвестно откуда, видишь? божьи коровки — к удаче, говорит она, медленно приподнимая ладонь, к удаче или к теплой погоде, шучу я. конечно, к удаче, отвечает она, глядя, как жучок карабкается по ее запястью, почему, поймав божью коровку, не загадывают желания? мы с ави раньше так делали, когда ловили светлячков, она накрывает божью коровку ладонью, быстро, загадывай желание. закрой глаза. я послушно закрываю глаза, и через мгновенье открываю, ну что, загадал? спрашивает она. да. она улыбается и снова поднимает ладонь, а божья коровка улетает, хочешь знать, что? нет. она откидывается на ступеньку и смотрит на небо, цвет которого в этот миг — точь-в-точь как ее глаза. я тоже загадала, говорит она. но я понятия не имею, что она загадала, ведь у нее, наверное, столько желаний.

11

Здесь и далее пьеса «Наш городок» цитируется в переводе Юни Родман.

На остановке

мама оливии, ави, джек и дейзи выходят на крыльцо, как раз когда мы с оливией прощаемся, получается немного неловко, они застают нас в середине долгого нежного поцелуя. ребята, привет, говорит мама, притворяясь, что ничего не видела, но мальчики хихикают, здравствуйте, миссис пулман. джастин, пожалуйста, зови меня изабель, повторяет она. уже третий раз меня об этом просит, пора бы мне переключиться, я иду домой, говорю я, будто оправдываюсь. о, ты к метро.? говорит она. собака с газетой в зубах тянет ее за собой, ты не мог бы проводить джека до автобусной остановки? без проблем. согласен, джек? спрашивает она, и джек пожимает плечами, джастин, посадишь его на автобус? конечно! мы прощаемся, оливия мне подмигивает, тебе не обязательно дожидаться моего автобуса, говорит джек, когда мы идем к остановке, я постоянно езжу сам. мама ави чересчур беспокоится. у него низкий хрипловатый голос, и сам он — точь-в-точь хулиган из старых черно-белых фильмов, не хватает только твидовой кепки и бриджей. мы подходим к остановке, по расписанию автобус будет через восемь минут, я подожду с тобой, говорю я ему. как знаешь, пожимает он плечами, можно одолжить у тебя доллар? хочу купить жвачку. я выуживаю доллар из кармана и наблюдаю, как он переходит улицу и направляется в магазин на углу, почему-то мне кажется, что ему еще рано разгуливать по городу самостоятельно, потом я думаю, как сам в таком возрасте спокойно ездил на метро, когда-нибудь я непременно стану гиперопекающим отцом, и мои дети будут знать, что я о них забочусь. спустя минуту или две я замечаю на улице троих мальчишек, они проходят мимо магазина, но один из них заглядывает внутрь и окликает остальных, и те возвращаются и тоже заглядывают, сразу ясно, что у них какая-то пакость на уме, они пихают друг друга и смеются, один из них ростом с джека, но остальные двое выше и явно сильнее, они прячутся за фруктовым прилавком у магазина, и когда джек выходит, пристраиваются за ним и идут сзади, издавая громкие рвотные звуки, джек как бы случайно оборачивается на углу, чтобы посмотреть, кто это, и они с гоготом убегают, придурки. джек переходит улицу, как будто ничего не случилось, и встает рядом со мной на автобусной остановке, выдувая пузырь из жвачки, друзья-приятели? наконец спрашиваю я. ха, говорит он. пытается улыбнуться, но я вижу, что он расстроен, просто недоумки из школы, объясняет он. джулиан и его две гориллы, генри и майлз. очень тебя донимают? нет, раньше они так не делали, они бы никогда не решились так кривляться в школе, их бы тут же вышибли, джулиан живет в двух кварталах отсюда, думаю, встретились мы случайно, просто не повезло, понятно, киваю я. ерунда, ничего особенного, заверяет он меня, мы оба машинально смотрим на эймсфорт-авеню, не едет ли автобус. у нас вроде как война, говорит он через минуту, будто это все объясняет, потом достает из кармана джинсов потрепанный листок линованной бумаги и дает мне. я его разворачиваю: три столбца имен, он настроил против меня весь класс, говорит джек, не весь, замечаю я, глядя на лист, он оставляет мне записки в шкафчике, вроде: «все тебя ненавидят». а учителя об этом знают? джек смотрит на меня как на идиота, но некоторые держат нейтралитет, говорю я, показывая на список, если ты перетянешь их на свою сторону, вы немного выравняетесь. да. только ничего не выйдет, отвечает он с сарказмом. почему? он снова бросает на меня такой взгляд, будто я чемпион среди тупиц, так почему? повторяю я. он качает головой, как будто я безнадежен, короче, говорит он, я дружу кое с кем, кого в школе не очень-то жалуют. и тут до меня доходит: август, все из-за того, что он дружит с августом, и говорит джек обиняками, потому что я встречаюсь с сестрой августа, точно, все сходится. на эймсфорт-авеню появляется автобус, ну, тогда держись, говорю я, протягивая ему список. средняя школа вообще мрак, потом станет лучше. прорвешься? он пожимает плечами и засовывает листок в карман. он садится в автобус, и мы машем друг другу на прощание. когда я подхожу к метро в двух кварталах от остановки, я вижу знакомую троицу перед забегаловкой у самого входа в метро, они все еще хохочут и притворяются, что их рвет друг на друга, придурочная шпана, богатенькие мальчики в дорогущих зауженных джинсах, играющие в отморозков. не знаю, что на меня находит, но я снимаю очки, кладу их в карман и вскидываю скрипичный футляр заостренным концом вверх, я подхожу к ним, напустив на себя злобный вид. они глядят на меня, и смех затихает, в руках нелепо торчат рожки с мороженым. эй, вы, слушайте сюда, процеживаю я сквозь зубы, крутой, как клинт иствуд. джека — не трогать, ясно? а вздумаете еще хоть раз к нему подкатить — пеняйте на себя, и хлопаю по футляру для пущего эффекта. усвоили? они одновременно кивают, мороженое капает им на руки. смотрите у меня, таинственно изрекаю я, а потом ныряю в метро и сбегаю по лестнице, перескакивая через две ступеньки.

Репетиция

скоро премьера, и спектакль съедает почти все мое свободное время, текста — море, я его еще не выучил. бесконечные монологи, зато оливия предложила гениальную идею: на сцене я буду стоять со скрипкой и наигрывать на ней. в пьесе такого нет, но мистер дейвенпорт считает, что помощник режиссера, пиликающий на скрипке, добавит спектаклю непринужденности, а для меня это спасение, потому что, когда мне потребуется секунда-другая, чтобы вспомнить следующую реплику, я просто заиграю «радость солдата», мелодию старую как мир, — и выгадаю немного времени. я ближе познакомился с другими актерами, особенно с мирандой, у которой розовые волосы и которая играет эмили. оказывается, она совсем не такая заносчивая, как я думал, но я судил по ее компании. ее парень — качок, один из лучших спортсменов в школе, это целый мир, с которым у меня нет ничего общего, поэтому я удивился, что миранда оказалась нормальной. мы сидим за кулисами и ждем, когда электрики починят основную рампу. ну, говорит она ни с того ни с сего, давно вы встречаетесь с оливией? месяца четыре, отвечаю я. ты видел ее брата? спрашивает она как бы между прочим. вопрос застает меня врасплох, и я не могу скрыть удивления, ты знаешь брата оливии? я знаю ави с детства, что, вия тебе не рассказывала? мы раньше были лучшими подругами. а, да, кажется, что-то говорила, отвечаю я. не хочу, чтобы она догадалась, что оливия ничего не говорила. так странно, что она называет ее вией. это домашнее имя оливии, а тут передо мной сидит совсем чужая девушка с розовыми волосами, и вдруг: вия. миранда смеется и трясет головой, после неловкой паузы она начинает рыться в сумке и выуживает оттуда бумажник, достает из него фотографию и протягивает мне. на ней маленький мальчик в парке в солнечный день, в шортах и рубашке — и в космонавтском шлеме, скрывающем его голову целиком. она глядит на фото и улыбается: в тот день была жара градусов под сорок, но он наотрез отказывался снять шлем, он носил его два года подряд, зимой, летом, на пляже, представляешь? да, я видел фотографии дома у оливии. это я подарила ему шлем, говорит она. кажется, она этим гордится, забирает у меня фотографию и бережно кладет ее обратно в бумажник. круто, говорю я. так тебя это не смущает? спрашивает она, глядя на меня, что не смущает? она вздергивает брови, будто не верит, что я ее не понял, ты знаешь, о чем я, говорит она и делает большой глоток воды из бутылки, чего уж там, вселенная не пощадила ави пулмана.

Птица

почему ты не рассказала мне, что вы с мирандой дружили? спрашиваю я у оливии на следующий день, я очень злюсь из-за того, что она это скрыла. какая разница, отвечает она и смотрит на меня, как будто это со мной что-то не так. я выглядел как идиот, говорю я. зачем ты скрывала? ты всегда вела себя так, будто с ней и не знакома. я с ней не знакома, выпаливает она. с этой розововолосой из команды поддержки, я дружила с зубрилкой, собиравшей кукол, оливия, ты что. сам «ты что»! ты могла хотя бы упомянуть между делом, говорю я тихо, притворяясь, что не замечаю огромную слезу, которая катится у нее по щеке. она пожимает плечами, и видно, что боится разрыдаться. я говорю: все в порядке, я не злюсь, я думаю, что она плачет из-за меня. злись на здоровье, мне все равно, язвит она. очень мило, говорю я. она не отвечает, в глазах слезы. оливия, в чем дело? она качает головой, как будто не хочет об этом говорить, но слезы вдруг брызжут из глаз. прости, джастин. я плачу не из-за тебя, наконец выдавливает она. тогда почему? потому что я ужасный человек, о чем ты? она отворачивается, вытирает слезы ладонью, я не сказала родителям о спектакле, я пожимаю плечами, потому что не очень ее понимаю. говорю: ну и что? еще не поздно, билеты пока есть… я не хочу, чтобы они пришли на спектакль, джастин, перебивает она нетерпеливо, неужели ты не понимаешь? я не хочу, чтобы они пришли! если они придут, то приведут с собой ави, а я просто не могу… она рыдает, не может произнести ни слова, я ее обнимаю, я ужасный человек! всхлипывает она. ты не ужасный человек, отвечаю я нежно, нет, ужасный! так хорошо было пойти в новую школу, где о нем никто не знает, понимаешь? никто не шепчется у тебя за спиной, так хорошо, джастин. но если он придет на спектакль, все будут опять шушукаться, все узнают… что со мной?., клянусь, я никогда раньше его не стеснялась. знаю, знаю, я пытаюсь ее утешить, ты имеешь на это право, оливия. тебе столько уже досталось в жизни. когда оливия злится, она похожа на птицу со взъерошенными перьями, а сейчас она — маленькая потерянная птичка, которая ищет свое гнездо, и я прячу ее под своим крылом.