Чудо
Шрифт:
Клейнберг изобразил на лице жалкое подобие приветливой улыбки.
В молчаливом жесте Эдит Мур читался недвусмысленный вопрос: есть ли новости?
Клейнберг попытался ответить. С преувеличенным старанием округлив губы, он изобразил одно слово: «Скоро» — и отвернулся, сделав вид, что обсуждает с Эстер открытое ею меню. Он досадливо поморщился:
— Едва не попался.— И указал на меню: — Давайте закажем что-нибудь. Поговорить бы поскорее с Регги Муром, и дело с концом.
— Хорошо,— отозвалась Эстер.— Но заметьте, доктор, меню это с вывертом. В нем значатся лишь два комплексных ужина по фиксированным ценам. Тот,
— Я заранее был готов к тому, что этот ужин не пойдет нам впрок,— пробормотал Клейнберг. — Но кто говорит, что я обязан его съесть? Хорошо, выбирайте сами, и покончим с этим.
Часом позже Клейнберг и Эстер были близки к завершению ужина. Они пили кофе, когда Клейнберг краем глаза заметил, что из-за стола Эдит Мур кто-то встал. Это был Регги Мур, намеревавшийся, по всей видимости, подойти к некоторым столикам, чтобы переброситься парой слов со знакомыми клиентами. Клейнберг поставил чашку на стол.
— Пойду побеседую с мистером Муром, пока она нам не мешает. А вы, Эстер, заплатите. Позже я компенсирую вам расходы. Меня не ждите. Встретимся в вестибюле отеля, пропустим по глоточку на ночь.
Клейнберг поднялся на ноги и, отбросив в сторону салфетку, направился к милейшему Регги Муру. Он несколько замедлил шаг, дождавшись, когда Мур, побеседовав с одним столиком, устремится к другому, и перехватил англичанина на полпути.
— Мистер Мур? Я Поль Клейнберг, врач, консультирующий вашу жену…
— Да-да, знаю. Она показывала мне вас. Рад познакомиться. Не желаете ли подойти к нашему столу, поболтать с нами?
— Нет, не сейчас.
— Эдит жаждет услышать от вас хорошие новости.
— Я поговорю с ней,— пообещал Клейнберг.— Но прежде мне надо поговорить с вами.
— О да, несомненно. Давайте…
— Не здесь,— прервал его Клейнберг.— Я бы предпочел беседу с глазу на глаз. Не возражаете, если мы выйдем на улицу?
На лице Регги появились первые признаки недоумения.
— Не могу представить себе, что мы можем обсуждать наедине, но если вам так угодно…
Клейнберг, взяв Регги под локоть, уже вел его к выходу.
— Я все объясню,— проговорил он и вышел следом за англичанином на тротуар.
Они медленно пошли вперед.
— Полагаю, вы хотите сказать что-то насчет Эдит,— подал голос Мур.
— Да,— коротко подтвердил Клейнберг.
Впереди он увидел уличное кафе. Кафе под названием «Жанна д'Арк». Желтые плетеные стулья, стоявшие на тротуаре, большей частью были свободны.
— Может, присядем на пару минут?
— Как скажете,— отозвался Мур.
Едва они сели, к ним стрелой подлетел официант. Клейнберг заказал себе чашку чая, которого ему совсем не хотелось. Регги Мур попросил «перье». Недоуменное выражение не сходило с его лица.
— Если вы хотите сказать что-то насчет Эдит, то надеюсь, что это новость, которой мы все так ждем.
Клейнберг постарался собраться с духом. Человеку его профессии нередко приходится
— Мистер Мур, боюсь, что эту новость нельзя назвать хорошей.
Недоумение на лице Регги тут же сменилось страхом. Его водянистые глаза, казалось, превратились в кусочки льда.
— Нехорошая новость. Что это значит?
— У нее вновь выявлена саркома. Заболевание или вернулось, или не прошло полностью.
— Но это же абсурд какой-то.— У Регги затряслись щеки.— Я в это не верю. Вы точно уверены?
— Мистер Мур, мне постоянно приходится иметь дело с саркомой. Ее лечение — моя специальность. Опухоль очевидна. Она находится на ранней стадии. Это показывают рентгеновские снимки.
Регги перешел в наступление:
— Она выздоровела, и вы это прекрасно знаете. Это было чудесное исцеление, засвидетельствованное шестнадцатью врачами, ведущими специалистами со всех концов земли.
У Клейнберга защемило сердце. У него не было никакого желания спорить с беднягой, но ничего иного не оставалось.
— Мистер Мур, они могли ошибиться. Проглядеть что-то.
— Вы сами врач и можете ошибаться точно так же, как они.
Клейнберг постарался пропустить этот выпад мимо ушей.
— Могла быть и какая-то другая неувязка. Даже если счесть ее излечившейся, что вроде бы подтверждено в ее истории болезни, все равно диагнозы, о которых вы говорите, были поставлены раньше. Мой диагноз поставлен сегодня. Я осмотрел ее и увидел саркому. Она больна и…
— Она вполне здорова и полностью излечилась,— прервал его Регги, повысив голос.— Вы же сами видели: она прекрасно ходит. Нет больше никакой боли, никаких проблем. Она здорова на все сто процентов.
— Извините, но она не может быть здорова. Ее состояние ухудшится. Я вынужден сказать вам это — у меня нет иного выбора. Я думал, будет лучше поставить в известность сначала вас, чтобы вы нашли наилучший способ довести эту новость до нее, как-то смягчить удар. Ведь вы ее муж и знаете, как к ней правильно подойти.
Несколько секунд Регги не спускал с Клейнберга испепеляющего взора.
— Доктор, я ни о чем не собираюсь ей говорить и расстраивать ее, потому что не верю вам. Я отказываюсь верить в то, что вы лучше разбираетесь в этом случае, чем истинные светила в области медицины.
Клейнберг подавил в душе вспышку гнева и постарался говорить прежним тоном:
— Я здесь не для того, чтобы вести дискуссии по поводу моего диагноза. Мой долг — предупредить вас, что вашей жене будет очень плохо. Вам еще не поздно что-то предпринять. Вы можете отвезти жену в Париж или, если предпочитаете, в Лондон, с тем чтобы воспользоваться последними достижениями хирургии. В Париже у меня есть коллега — доктор Морис Дюваль, тоже специалист в этой области, добившийся выдающихся успехов в совершенно новом направлении хирургии, включающем генную инженерию. Не знаю, готов ли он применить эти методы на человеке, но если готов, то миссис Мур попадет к самому лучшему специалисту и получит шанс выжить. Я даже позвонил доктору Дювалю перед ужином, чтобы выяснить, может ли он взяться за этот случай. Мне сказали, что он сейчас находится за пределами Парижа, но возвращается завтра утром и обязательно мне перезвонит. Согласившись на хирургическое вмешательство, миссис Мур может получить шанс.