Чудодей
Шрифт:
Станислаус плутал среди тесно стоящих домов и фабричных зданий. Воздух дрожал от гудков на шахтах. Грохот экскаваторов и визг вагонеток на откаточных путях.
Длинный дом со множеством окон. Пчелиные соты из камня. Пять дверей. В подъезде — фамилии жильцов, напечатанные на табличке. Городские люди ограждают себя от всякой путаницы.
Станислаус читал: Коллер, Завацки, Мерла, Пепельман, Зауэр, Веммер, Лейпе, Штайль. Штайль?
Да, Штайль. Так звали человека, который взял за себя сестру Эльзбет.
— Звонок в порядке. Почему вы не звоните?
Женщина была бледная, с грубыми, иссохшими руками. По искривленному мизинцу и по тонкой, насмешливой улыбке Станислаус узнал сестру Эльзбет.
— Безработный? — спросила она.
— Я…
— Мы уже застраховались, если вы за этим пришли.
— Я ваш брат, — сказал Станислаус.
Женщина подошла поближе. Она рассматривала его как вещь, которую собиралась купить.
— Брат? Который брат? Господи боженька мой!
— Станислаус.
Женщина простерла к нему руки, но тут же убрала их:
— Станислаус?
— Да.
— А ну сними носок!
— Да у меня ноги грязные.
И все же он покорно снял башмак и носок. Насмешливая улыбка играла на губах Эльзбет.
— Сейчас столько мошенников развелось. В соседнем доме одного такого три недели кормили. Он выдавал себя за их дядю. А был он просто безработный, а никакой не дядя. Просто изголодался очень.
Эльзбет схватила Станислауса за ногу:
— Тут должна быть родинка с тремя серебряными волосками. Вот тут, у щиколотки. Здесь ее нет, но у тебя есть еще одна нога.
Станислаусу пришлось снять и второй башмак. Какой-то мужчина, топая, взбирался по лестнице. Станислаус застыдился.
— Это мой муж, — сказала Эльзбет. Она осмотрела левую ногу Станислауса. — Вот родинка!
Станислаус и сам не знал об этой родинке. Сестра обняла его:
— Наш Стани!
Мужчина добродушно улыбнулся:
— Ты что, тут мужчин раздеваешь, да?
У Штайлей был большой праздник. Пришел брат жены, посланец с родины. Было куплено четыре бутылки пива. К ужину сварили на два фунта картошки больше и детей аккуратно причесали на пробор. У Станислауса оказался семилетний племянник, который называл его — восемнадцатилетнего — дядей. Вокруг прыгали две маленькие девочки-близняшки — две маленькие Эльзбет.
— Дядя Стани, покажи нам родинку с тремя серебряными волосками!
— Дядя хочет помыть ноги. Он пришел издалека. А ласточки еще живут в козлятнике? Артур женился? Учитель Клюглер завел детей?
Вопросы точно мухи вились вокруг странствующего подмастерья пекаря.
Три дня пробыл он у Штайлей. Дети рвали его на части. Он должен был сходить с ними на рудничные пруды. Печальные пруды — ни травы, ни деревьев. Маслянисто мерцала темная угольная
По вечерам Станислаус сидел на кухне с Эльзбет. Эльзбет штопала и шила. Вопросам не было конца.
— У тебя уже есть любимая девушка?
Станислаус от смущения царапал себе икры.
— Можешь на меня положиться, я не разболтаю. У меня у самой был один, когда мне еще и думать об этом рано было.
— Да, да, — бормотал Станислаус, не зная, с чего начать.
— Она у тебя красотка или такая, что другому и смотреть не захочется?
— Она похожа на белую далию — вот она какая.
— Я так и думала. Хорошо зарабатывает?
— Да она вроде ученая и набожная очень. Она меня целовала, но это я говорю только тебе.
— Если она учительница, то, верно, хорошо зарабатывает. Ты должен на ней жениться. Тогда, если останешься без работы, по крайней мере нуждаться не будешь.
— Нет-нет, это любовь, и притом настоящая. Я написал для нее стихи, собственно говоря, много стихов.
Сестра опустила свою штопку на колени и подбоченилась:
— А стекло ты, часом, не жрешь?
Станислаус ощутил, как все преграды между ними рухнули. И он стал рассказывать; рассказал о гипнозе и незадавшемся распятии. Сестра Эльзбет умела так хорошо удивляться:
— Боже ж мой!
Станислаус рассказал о Марлен. Как он впервые ее увидел и чем все кончилось. Не забыл упомянуть и о неком сутулом студенте.
— Можешь мне поверить, если я его еще встречу, то так отлуплю!
И это называется смирением? Впрочем, о своем уговоре с Господом он сестре и словом не обмолвился.
Эльзбет не стала ругать бледную пасторскую дочку, чтобы вырвать ее поскорее из сердца Станислауса. Нет, она знала толк в этих делах.
— Я тоже сперва любила парня совсем другого сорта. Но я сильно сомневаюсь, чтобы он мог что-то другое из меня сделать. Счастье, что я встретила Рейнгольда.
У Станислауса были доказательства, что Марлен сумела кое-что из него сделать.
— Она писала мне из тюрьмы.
Но умница Эльзбет решила, что надо этому малышу немного открыть глаза:
— Рейнгольд говорит, что это — классы.
— Что?
— И они не сочетаются. С моей первой любовью было то же самое, и у тебя будет не иначе. Каждый человек — класс. Рейнгольд тебе это лучше объяснит.
Нет, Станислаус не мог согласиться, что в его любовных незадачах виноваты всякие там расы и классы. Этот пастор и сутулый дурак — студент встали между ним и Марлен. Но, по словам пастора, это Бог, незримый человек на небесах, позволил им все испортить.
Станислаус убедился, что Рейнгольд — обходительный муж и зять.