Чудовище маякаи другие хонкаку
Шрифт:
Ни души.
Птицы на вершинах деревьев пели свою утреннюю песню. И тут Укити осознал нечто очень неожиданное, заставившее его вытащить изо рта зубочистку.
В это утро он еще не слышал сопрано Дивы, хотя тот всегда начинал рано. Голоса Дивы не было слышно. Не слышал он и постоянного, громкого шума Тук-Тука. Одинокий двор был совершенно безмолвен. Пугающе одинокое место словно вымерло под утренним солнцем. Стояла полная тишина. Единственным шумом, какой можно расслышать, был тихий, медленный, постепенно ускоряющийся стук сердца Укити.
– Это... катастрофа!.. – прошептал Укити
Стук-стук. Хлоп-хлоп. Какое-то время слышался шум от распахиваемых и захлопываемых дверей, сопровождавшийся дрожащим бормотанием: «До-доктор... это ужасно...» Укити начал с четвертой комнаты и двинулся к первой, затем выбежал в коридор и, громко крича, бросился к главному зданию, где все еще спали.
– У нас беда! Это ужасно… Все пациенты сбежали...
Люди в главном здании были потрясены, и шум начался и там.
– Где доктор, где?
– В спальне. Разбудите его.
– Его нет в спальне.
– Нет?
– В любом случае, пациенты сбежали.
– А другие комнаты?
– Их нет ни в одной.
– Разбудите же доктора...
– Но я не могу его найти.
Наконец, санитар Укити Тораяма, госпожа Акадзава и горничная, обе не вполне одетые, выбежали во двор.
Положение дел было очевидно.
Укити со спутницами выскочили наружу, в заросли. Растрепанные, испуганные, они и с утроенным тщанием принялись за поиски. Но душевнобольных нигде не было. В итоге группа снова собралась перед задней калиткой.
– Но где же доктор?.. – с тревогой спросила горничная.
Удивленные шумом, на верхушках деревьев зловеще закричали вороны. Колени Укити задрожали, он понятия не имел, что делать. А затем он увидел что-то у себя под ногами.
– Ой. Что это?.. – вскрикнул он и нагнулся. Со стороны лечебницы о дверь было разбито нечто вроде пивной бутылки. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что это одна из стеклянных бутылок с дезодорантом из туалета в палате. Среди осколков стекла тут и там виднелись пятна темно-красной жидкости. Горничная взвизгнула.
– Торияма, посмотри, похоже, что-то тащили по земле?
Госпожа Акадзава указала на неясные следы, тянувшиеся в сторону палаты, будто туда что-то волокли. Их сопровождали темно-красные капли...
Все трое ахнули и двинулись вдоль следов. Идя вдоль деревянного забора, они достигли туалета с входом снаружи палаты. Внутри был цементный пол, не покрытый циновками. Заглянув туда, все трое застыли от страха на месте, а потом закричали.
Весь грязный пол залило море крови. По центру этой кровавой лужи лежало скрюченное тело директора Акадзавы, все еще одетого в пижаму. Кровь текла из ужасных ран на лице и голове – вероятно, нанесенных осколком, холодно сверкавшим посреди лужи крови. Но уж совсем непереносимым это зрелище делала огромная дыра в его голове, уходившая посреди лба глубоко в череп, откуда был полностью извлечен мозг. Мозг унесли, следов мозгового вещества поблизости не было видно...
Старший полицейский сыщик, посланный из участка в городе М. сразу по получении экстренного сообщения, прибыл со своими подчиненными всего через двадцать минут.
Сыщика звали
Вскоре прибыли представители прокуратуры, и незамедлительно начался осмотр окрестностей и предварительные допросы следственным судьей. Укити, госпожа Акадзава и горничная говорили очень сбивчиво. Поначалу полицейских раздражали их непоследовательные показания, но, когда те понемногу успокоились, удалось – с помощью некоторых наводящих вопросов – получить ответы о зловещей атмосфере, вызванной текущим финансовым положением лечебницы Акадзавы, агрессивном поведении директора в последнее время и особенностях троих душевнобольных.
Тем временем судмедэксперт выяснил время смерти – в районе четырех утра. В тот момент все еще спали, и никто ничего не слышал. Полиция узнала, что директор всегда вставал рано, часто занимался физическими упражнениями или выходил прогуляться в пижаме.
По завершении предварительного следствия прокурор сказал лейтенанту:
– В любом случае, мы знаем, в чем мотив этого преступления. Вопрос в том, совершили ли его все трое безумцев вместе либо только один из них, и по отдельности ли они покинули больницу, заметив открытую дверь. Кстати, сколько полицейских вы послали схватить их?
– У меня в распоряжении пятеро.
– Пятеро? – Прокурор поморщился. – Есть новости?
– Пока нет.
– Конечно нет. Пятерых не хватит. У нас трое сбежавших сумасшедших. Быть может, они прячутся... – произнес прокурор, но потом задумался о чем-то ужасном. Его лицо заметно напряглось. Он продолжил: – Да, дело не только в том, сможем ли мы их поймать. Это ужасно. Подумайте, убийцы безумны. Их трое. Но они не просто сумасшедшие, сейчас они в неистовстве, и подумать страшно, что они могут натворить.
– Верно. – К обсуждению присоединился смертельно бледный следственный судья. – Если они доберутся до города, где столько женщин и девочек, кто знает, что произойдет?
– Это ужасно, – дрожащим голосом закончил прокурор и повернулся к полицейскому сыщику. – Нельзя терять времени. Скорей звоните и зовите подкрепление. И надо сообщить во все участки города...
В глазах у лейтенанта Есиоки потемнело, и он бросился к телефону в главном здании.
Новости с места преступления были переданы в полицейское управление, а оттуда во все участки города. Наступившее напряжение, казалось, передалось даже телефонным проводам, по которым распространилась информация. Нетерпение, переходящее в панику, накалило атмосферу во временной штаб-квартире следствия.
Прибывшее вскоре подкрепление разделили на две группы. Одну отправили в город, а другую на обыск зарослей на холме вокруг лечебницы.
Но хороших новостей не поступало. Нервы у всех были на пределе. Единственным, что хоть как-то облегчало положение, было отсутствие сведений о новых жестоких случаях. Тем не менее время поджимало. Нужно было как можно скорее арестовать этих несчастных, чтобы предотвратить дальнейшие трагедии. Но если эти трое прятались где-то, боясь других людей, их поимка могла стать довольно трудной задачей.