Чудовище южных окраин
Шрифт:
— Ты знаешь, Кода, — сказал он задумчиво, — ведь если ему прямо здесь отрубить голову, то кровь, пожалуй, хлынет прямо на меч…
— Это тебя Гримнир надоумил?
— Нет, при чем здесь Гримнир… Ты знаешь, Кода, — повторил он, — ведь если эта дрянь затопит своей кровью меч, то, пожалуй, от Южных Окраин вообще ничего не останется…
— Ну и что ты предлагаешь?
— Его нужно отсюда сманить.
Теперь мне все было ясно. Вот почему убить Чудовище мог только человек. Никому, кроме человека, не пришло бы в голову думать не только о своей победе, но и о ее последствиях.
— Исангард! —
Но он больше не обращал на меня внимания. Он разглядывал змея, сидя перед ним на корточках. Не понимаю, как его не стошнило. Словно в тумане я видел на фоне ядовитых цветов его тощую фигуру, загорелое лицо с торчащими скулами, его темные волосы, перевязанные на лбу лоскутом.
Змей что-то почуял. Он поднял слепую голову и беспокойно начал водить ею, то вправо, то влево. От ужаса я сел прямо в лужу.
— Ах ты, симпатяга, — сказал змею Исангард. И, протянув руку, погладил его по раздувающимся ноздрям.
Белесые глазки медленно раскрылись, и я понял, что теперь оно видит. Безмозглая мокрая тварь. По жирному телу пробежала дрожь. Исангард встал, держа в руке Атвейг. Змей ударил по болоту, разбрызгивая воду. Над лесом поплыло зловоние. Огромное тело с удивительной быстротой заскользило вперед, сползая с Меча Виланда. Исангард помчался прочь, уводя его подальше. Он петлял между деревьев, а змей проворно следовал за ним. Там, где он проползал, оставалась выжженная полоса. Скоро я потерял их из виду.
В голове у меня стучало. Проклятье, почему я так люблю сладкое? Коварный Гримнир накормил меня медом, и теперь я ничем не смогу помочь своему другу, погибающему в ядовитых кольцах змеиного тела. Светлая Алат, что я наделал!
Лес молчал. Я вцепился в ствол сосны — почерневший, как будто его долго лизали драконы, и с трудом поднялся на ноги. Нужно найти вырубку, вернуться в дом и позвать на помощь. Пусть этот Гримнир не имеет права вмешиваться в судьбу Южных Окраин, которые вымирают у него на глазах, но помочь хорошему человеку никакая религия еще не запрещала.
Ковыляя от ствола к стволу, я двинулся в сторону дома. В лесу я совершенно не умею ориентироваться, поэтому я шел на голос Имлах, которая где-то неподалеку думала о какой-то ерунде.
Сделав еще несколько шагов, я совершенно неожиданно очутился в объятиях Гримнира.
— Ты что, ранен, Кода? — пробасил он, хватая меня своими ручищами. — Чего это тебя так мотает?
— Это все твой мед, — ответил я. — У меня жар… Гримнир, если ты не можешь сам убить змея — обойдемся… Трусость — черта любой нечистой силы, мы с этим рождаемся, я понимаю… Но если Исангард уже умер… Ты говорил что-то про детей Одина — ну, что он их не оставляет и после смерти? Наври ты этому Одину. Он, наверное, дурак и взяточник.
Гримнир вдруг содрогнулся и как-то странно хрюкнул.
— С чего ты взял, Кода? — спросил он не своим голосом. — Разве ты знаешь Одина?
— Все боги взяточники, — ответил я, чувствуя, что угасаю. — Спаси моего Исангарда, и милости Сэта пребудут с тобою…
— Очень нужны мне милости твоего вонючего Сэта, — фыркнул Гримнир. — Куда он побежал?
Я уже слабо понимал, о чем он говорит.
— Кто?
— Твой Исангард, вот кто! — зарычал Гримнир, шевеля усами.
— Там
Гримнир оттолкнул меня и бросился бежать. Я сел на землю и посмотрел ему в спину. Но он уже исчез, я даже не успел понять, как. Сколько я ни вертел головой, вокруг не было ничего, кроме черных голых стволов и клочьев тумана, шевелившихся на сырой земле. Поганое здесь было место, и оно так не похоже на мою родную пустыню. Если бы не болезнь, я не впал бы в отчаяние. Как истинное дитя песков, я фаталист. Я никогда не позволял себе бунтовать против судьбы, даже когда люди черных шатров гнали меня, как дикого зверя, когда они вязали и морили меня голодом, я все равно встречал свою участь с высоко поднятой головой. Но тут проклятая хвороба просто подкосила меня под корень, и я, уже не скрывая страха, закричал противным визгливым голосом, расплываясь от слез и призывая на помощь.
— Ты чего надрываешься? — спросила Имлах.
Интересно, откуда она взялась, подумал я смутно. Такая она была знакомая, ясная, домашняя в своей полосатой юбке и холщовой рубашке с закатанными рукавами. Прямо-таки родная, несмотря на все ее недостатки. Я всхлипнул и с постыдным воем бросился к ней.
— Имлах, — прорыдал я, — все кончено, все погибли.
Она присела передо мной на корточки.
— Не может этого быть, Кода, — сказала она ласково, словно перед ней было несмышленое дитя, а не грозный дух разрушения и зла. — Туда же пошел Гримнир…
Бедный Гримнир, подумал я в глубокой тоске, понадеялся на свой рост, глупый великанишка… И все потому, что он не видел змея. Тут и десяти Гримниров не хватит.
— И Гримнир погиб тоже, — уныло сказал я.
— Гримнир жив-здоров, — заявила она с уверенностью, которая меня удивила.
Ну да, чему тут удивляться, она просто не знает, с каким монстром мы тут связались.
Она встала и помогла подняться мне, заметив попутно, что я, оказывается, заболел и весь горю. Спасибо, Имлах, а то я не знал. Мы побрели назад. Имлах шла впереди и тащила меня за собой. Я уже ничего не соображал. Я даже не мог сказать, долго мы шли или не очень. По мне так, прошла целая вечность.
В доме на вырубке что-то неуловимо изменилось. Глядя на него от края леса, я пытался сообразить, что же меня так насторожило. Ведь не выросли же у него за время нашего отсутствия куриные ноги. Внешне он остался, вроде бы, таким же. Все так же чернели стены и производила все такое же прискорбное впечатление крыша.
И неожиданно я осознал: из-за бревенчатых стен непрерывным потоком сочились чьи-то мысли. Кто-то был там, в доме, и я не мог понять, кто именно и сколько их. Мысли были одинаковые. Полотно для перевязки. Горячая вода. Противоядия. Чистое белье. Что для холода — болотный мох или свежие листья? Если бы они не наплывали одна на другую, можно было бы подумать, что там только одно существо. Я посмотрел на Имлах и с удивлением заметил, что и ее голосок подключился к этому неспешному потоку размышлений. Там были женщины. Ведь только женщины, даже если это и ведьмы, живут в таком простом, добротном и вечном мире вещей. Ни мне, ни Исангарду даже в голову бы не пришло делать то, чем они сейчас занимались. А для них это было чем-то таким же естественным, как дыхание.