Чугунный агнец
Шрифт:
— Украли, украли. Креста на них нет!
— Григорий Анемподистович обращался куда-то, не знаете?
— Ходил вроде в полицию, — сказала Франциска Андреевна. — Или в комендатуру.
Отказавшись от чая, Костя попросил у нее бумагу и карандаш. Написал: «Григорий Анемподистович, нам необходимо встретиться. Догадываюсь, что мне не удалось избежать Ваших подозрений. Но они напрасны, даю слово. В ближайшее время зайду к Вам домой. К. Т.».
Нужно было идти, Лера уже ждала его у Андрея с известиями от Федорова.
Он сложил листок, и в памяти всплыло
Едва вышел на улицу, его окликнули:
— Трофимов!
Он обернулся, успев заметить впереди, в полуквартале, двоих солдат. Солдаты были одни, без офицера, и, следовательно, опасности не представляли.
— Наше вам с бахромочкой! — Костю нагонял зубной техник Лунцев, обладатель лучшей в городе нумизматической коллекции.
Года полтора назад Костя с Желоховцевым пытались приобрести у него для университета несколько персидских монет, но Лунцев заломил такую цену, что от покупки пришлось отказаться.
— Давненько не видались, давненько! — Он с чувством пожал Косте руку. — Говорили, будто ты в большевизию подался. Болтовня? Ну, не отвечай, не отвечай. Мне, знаешь, все едино!
— Да я к своим уезжал, — сказал Костя. — В Соликамск.
— А удачно ты попался! Мне как раз консультация требуется. — Лунцев достал маленький бумажный пакетик, развернул. — Глянь, какой образчик!
Костя взял монету. Это была серебряная драхма шахиншаха Балаша с небольшим отломом. На аверсе — погрудье шахиншаха с исходящим из его левого плеча языком огня, на реверсе — голова Ахурамазды в пламени жертвенника. Серебро чистое, без патины, на отломе — мелкозернистое, тусклое. Дырка для подвески залита позеленевшей медью. Костя сразу узнал эту драхму по дырке и характерному отлому. Спросил, напрягшись:
— Откуда она у вас?
Лунцев расплылся:
— Что, хороша?
— Я спрашиваю, откуда у вас эта монета?
— Только что у Федорова выменял на два краковских свободных полузлотых. Он же с приветом, польские монеты особо собирает. Мать у него полька была, что ли, из ссыльных…
Лунцев внезапно замолчал, увидев кого-то, а Костя не успел и обернуться, как его крепко обхватили сзади. Из-за плеча вынырнул солдат в черных погонах, оттолкнул Лунцева и наставил винтовку.
— Я его сразу засек, — сказал тот, что держал сзади. — Смотрю, сходствует!
— Не болтай, — отвечал второй. — Окликнули, вот и признал… Давай-ка пощупай его.
Лунцев торопливо рвал из-за пазухи удостоверение:
— Граждане солдаты, я заговорил с ним совершенно случайно! Я зубной техник, меня все знают. Вот мой адрес. Прием ежедневно, по воскресеньям и всем праздникам, кроме двунадесятых. Милости прошу!
Не обращая на него внимания, солдат щелкнул затвором:
— Руки подыми!
Костя поднял руки, в правом кулаке зажимая драхму шахиншаха Балаша. Монета скользнула в рукав, прокатилась под рубахой и щекочущим холодком замерла на боку у гашника.
Второй солдат отпустил его, зашел спереди, быстро, сноровисто
— Нашлась игрушка!
Костя оглядел улицу — пусто. Откачнувшись, он незаметно перенес тяжесть тела на правую ногу и, когда солдат вновь повернулся к нему, ударил его в переносицу крученым ударом, на лету выворачивая кулак пальцами вниз.
Солдат мотнул головой, как болванчик, и беззвучно повалился на своего напарника. Тот резко повел винтовку в сторону, палец, лежавший на спусковом крючке, дернулся, грянул выстрел. Лунцев пригнулся, зажимая руками затылок, ему опалило волосы над ухом. Костя с разбегу прыгнул на забор, упираясь в доски одной ступней, подтянулся и мешком рухнул из палисадник Желоховцева. Рядом с ним брызнули из забора щепки, пуля звонко ударила в висевший на столбе медный умывальник. Он выхватил браунинг и, не стреляя, бросился в глубь двора. Еще успел заметить выскочившую на крыльцо Франциску Андреевну, а потом уже ничего не видел, кроме изгородей, калиток, сараев и огородов, за которыми открывалось пыльное полотно соседней улицы.
Студент, ходивший на квартиру убитого, вернулся и сообщил, что хозяина дома нет, а хозяйка идти отказывается: у нее печь топится и ребятишек не на кого оставить.
— Совсем народ распустили, — возмутился швейцар. — Послать сейчас троих человек и силой привесть!
— Не надо, — сказал Рысин.
Он спросил адрес, еще раз напомнил Федорову про пулю и пошел домой. Пообедав и повздорив с женой — та непременно сегодня хотела затащить его на именины к своей двоюродной сестре, которую Рысин терпеть не мог, он вывел из сарая старенький велосипед марки «дукс», доставшийся ему три года назад от купца Грибушина в качестве гонорара за секретную помощь в борьбе с конкурентами, и покатил на квартиру Свечникова.
Тот снимал комнату в доме владельца керосиновой лавки неподалеку от завода Лесснера, на горе. Лавка помещалась тут же, в кирпичном полуэтажике. Сейчас она была закрыта, за железным ставнем торчал кусок фанеры с надписью: «Керосину нет». Во дворе Рысина встретила хозяйка; узнав, кто он и откуда, спросила:
— Неужто правда убили его?
— Правда, — сказал Рысин.
— Беда прямо, что деется. Он ведь смирный был студент, непьющий, некурящий. Мы курящих на квартиру не пущаем, керосин внизу.
Рысин попросил показать жилецкую. Хозяйка неохотно провела его наверх, в жалкую, скудно обставленную комнатешку.
— Вот тут и жил. Мы дорого не берем. Десять рублей, и живи не крестись.
Стоя у порога, Рысин оглядел жилище Свечникова: койка, стол, полка с книгами, жестяной рукомойник в углу. Подошел к полке, вытащил одну книжку — Толстой и Кондаков, «Русские древности», часть III. Другую — «Инвентарный каталог мусульманских монет» Маркова.
— Девок не водил, нет, — сказала хозяйка. — Чисто жил. По полдня за столом просиживал. Читает, пишет чего-то.