Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный самовар (пьянки шестьдесят девятого года)
Шрифт:
— Считаешь, так надо? — по-прежнему грозно спросил генерал.
— Надо, надо. Еще выпьем, по-человечески поговорим.
Уставший от гнева и коньяка Петр Петрович вернул фуражку на стул и покорно сел. Помолчал, хотел было пустить слезу, но собрался и сказал, жалеючи презирая себя, Смирнова, устройство мира:
— А что делать, Саня? Отказаться от пайков, не брать лечебных денег, не пользоваться персональной машиной, не жить на бесплатной казенной даче? Да?
— Да, — просто посоветовал Смирнов.
— Эх! —
— Нолито?
На этот раз Смирнов плеснул по самой малости, объявив:
— Спешим.
Генерал, объятый думой, и не заметил, как свой глоток сделал, только головой помотал:
— Ну, откажусь я от всего, стану жить как рядовой советский служащий. И стану среди них подозрительно чужим, который что-то против них замышляет. И вышвырнут они меня, как приблудного пса, а на мое место посадят партийного функционера. Вместо профессионала — болтуна и неумеху. Кому от этого лучше станет?
— Никому, — согласился Смирнов. — Но и особо хуже — тоже никому. Потому что принципиальные, стратегические вопросы тебе решать все равно не дают, а на уровне каждодневной преступности твои менты и опера будут работать, как и при тебе работали, даже при невежественном руководстве.
— Я без своего дела не могу, — жалобно признался генерал. — Я умею его делать, как немногие, — и вдруг совсем о другом: — У меня женщина есть, Катя, которую я люблю. Уже пять лет люблю. Что мне делать, Саня?
— Жениться.
— А жена?
— Разведись.
— Легко сказать. Сдавай, сдавай, не жмоться!
Смирнов осмотрел бутылку. И эту уже ополовинили.
Прикрыл глаза, резко покрутил головой, недолго посидел в неподвижности: проверил свой вестибулярный аппарат. Вроде пока еще держался. Повторно проверил себя, разливая: получилось точно, надо полагать, по шестьдесят два с половиной грамма. И предложил взгрустнувшему генералу тост:
— За долготерпенье твоей Кати.
— Спасибо, — задушевно поблагодарил Петр Петрович и выпил. А выпив, сразу же запел:
Сиреневый туман над нами проплывает, Над тамбуром горит прощальная звезда. Кондуктор не спешит, кондуктор понимает, Что с девушкою я прощаюсь навсегда…— Ему, наверное, хватит, — во время генеральского пения негромко сказал Смирнову из-за стойки Матильда.
— Сейчас допьем, и я уведу его спать, — пообещал Смирнов.
— Кого — спать? — строго спросил, кончив петь, генерал.
— Тебя. Чтобы завтра утром прокурорский важняк твоего похмелья не заметил. И чтобы Поземкин через Георгия Федотовича по партийной линии на тебя телегу
— Да положил я на них с прибором! — гордо заявил генерал. — А Поземкина этого по земле размажу.
— По делу привлекать его будешь?
— Его привлечешь… скользкий, как глиста! Следователя БХСС, положенного по штату — моя же вина! — у него нет, а свои прямые обязанности выполняет вроде бы добросовестно…
— Голову даю на отсеченье, он у них на жалованьи, Петя!
— Поди докажи, — безнадежно и утомленно высказался генерал. — Сдавай последнюю и пойдем спать.
Посредине прямоугольника у форсистой клумбы под главным фонарем генерал Есин, деликатно ведомый под ручку подполковником Смирновым, вдруг остановился и задал ошеломительный вопрос с ответом:
— А почему у них памятника Ленину нет? Непорядок!
— Не боись, Петя, — успокоил его Смирнов. — Поставят.
— Я им про это скажу. Я им так скажу! — на генерала нисходило геройство.
— Скажешь, скажешь, — соглашался Смирнов и тихонько волок его к гостинице. — Поспишь, выспишься и скажешь.
В номере генерал позволил снять с себя только фуражку и сапоги. Тужурку, галифе, рубашку с галстуком и плотные армейские носки снял сам. Шатало, правда, основательно, но он, поддерживая неустойчивое равновесие хватанием попадавшихся под руки устойчивых предметов, с задачей справился и обессиленно сел на разобранную уже Смирновым кровать.
— Ты не сиди, ты лежи, — посоветовал Смирнов.
— Остался нерешенным один вопрос, — задумчиво заметил генерал, продолжая сидеть.
— Какой еще вопрос? — раздраженно — устал от генерала — спросил Смирнов.
— Кто вашего певца кончил. Как я понял, он по корешам с прокурором был и знал от него кое-что про этих. Ну и хрен с ним, что знал. Как приехал, так и уехал. Может, под конец они все от страха взбесились?
— Может, и взбесились. Спи, Петя.
— Но вопрос-то не решен!
— Даю тебе слово, что я его обязательно решу, — заверил Смирнов.
Успокоенный генерал глянул на свои роскошные часы и приказал:
— Завтра разбудишь меня ровно в семь.
— А сейчас сколько?
— Двадцать три ноль-ноль.
— Молниеносно мы с тобой надрались, Петя! — удивился Смирнов. — Как монголы.
— Они нас в свое время на триста лет завоевали, — вспомнил Петя, лег и мгновенно спрятался в воздушное алкогольное небытие.
Смирнов вздохнул облегченно и занялся изначально неблагодарным делом: подсчетом наличности. Обшарив все свои карманы, он обнаружил всего-навсего двести одиннадцать рублей. А еще жить пару дней, а еще крупная трата, если все получится так, как он рассчитал. Смирнов вздохнул вторично и пошел побираться.