Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный самовар (пьянки шестьдесят девятого года)
Шрифт:
— Привет, — сказала она, поставив поднос. — От нашего стола — вашему столу.
И спокойно так похиляла на выход. Генерал обиделся, как мальчик:
— А почему не с нами?
— Мне еще с десяток похмельных оглоедов в себя приводить надо. Конец экспедиции. Сегодня улетаем и уезжаем, — объяснила уже из коридора Жанна.
Смирнов налил в один стакан сто пятьдесят граммов. Генерал, затягивал шикарную портупею, поинтересовался:
— Это кому же?
— Тебе, Петрович.
— Один — не буду, — обиделся генерал, уселся
— Мне весь день, как наскипидаренному коту, бегать надо, — объяснил свое воздержание Смирнов. — Ну да черт с тобой!
И налил себе сотку. Чокнулись, выпили и захрустели печеньем.
— Петя, твой козырь — руководитель лагерной самодеятельности Бармин Иван Фролович, — не выдержал, заговорил о деле Смирнов. — Он единственный из информированных, кто не участвовал в последнем сговоре. Он должен быть только твой, никому его на исповедь не отдавай.
— А как мне лучше этим козырем пользоваться? — не счел зазорным попросить совета у низшего по чину генерал.
— Постарайся присутствовать на допросах основных фигурантов. Они известны: Эрнест Семенович Лузавин и Роберт Евангелиевич Воронов. Отдай их только одному, важняку, допустим. А сам начальственным наблюдателем сиди и слушай все от начала до конца. Потом, по тем же вопросам, которые задавал этим двоим важняк, передопроси Ивана Фроловича. И будь уверен, сразу появятся противоречия и такие зазоры в показаниях двоих, что колоть их до задницы будет не сложнее, чем кедровые орешки щелкать.
— Втягиваешь меня в крупное дело, да, Саня? — догадался генерал.
— Угу, — пространно Смирнов ответить не мог: чай медленно пил.
— А мне это надо?
— Не знаю.
— А тебе это надо?
— Не знаю.
— Что же ты знаешь? — рассердился генерал.
— То, что знаешь и ты. То, о чем ты вчера пьяный говорил. Что ты — профессионал, что тебе нравится твое дело и ты умеешь делать его хорошо. Так делай же свое дело, Петя!
— Налей еще грамм сто, — попросил генерал.
— Думаешь, храбрее станешь? — осведомился, наливая ему, Смирнов.
— Ох, и недобрый ты, Александр, — в который раз повторил генерал, наблюдая за разливом. — А ты в связи с чем сегодня, как наскипидаренный кот, носиться будешь?
— У тебя же еще одно дело висит, Петрович. Олег Торопов. Ты лесным делом, пожалуйста, вплотную займись, а это я раскручу.
— Один раскрутишь?
— Не один. С Казаряном.
— И когда?
Смирнов помолчал, рассчитывая в уме. Рассчитал и точно сказал:
— Послезавтра вечером материалы с доказательной версией будут у тебя.
В дверь мягко, будто кошка лапкой без когтей, постучали.
— Поземкин, Петр Петрович, — предупредил Смирнов.
— А если нет?
— Пари? — Смирнов взял со стола бутылку, показал на нее — и, глядя на генерала вопросительно, спрятал ее за кресло. Генерал согласно
— Войдите!
— Лучше бы — «введите», — пробормотал себе под нос Смирнов.
Капитан Поземкин открыл дверь, сделал шаг, встал навытяжку и прогавкал:
— Здравия желаю, товарищ генерал! — и перейдя на стойку «вольно» поприветствовал Смирнова: — Доброе утро, Александр Иванович!
— Что надо? — грубо спросил генерал.
— От вас звонили…
— От вас — это от меня, — прервал Поземкина генерал и ткнул себя указательным пальцем в грудь. — А я — вот он, здесь. Так откуда звонили?
— Звонил дежурный краевого управления внутренних дел, — Поземкин напрягся, чтобы говорить точно и по форме. — Приказал мне срочно доложить вам, что вертолет с оперативно-следственной бригадой будет в Нахте в восемь сорок пять.
Генерал глянул на свой «Ролекс» и в недоуменном недовольстве сказал:
— А сейчас семь тридцать. Какого черта ты нас беспокоишь?
— Думал обрадовать, что скоро…
— Обрадовать ты меня можешь одним, Поземкин, — опять перебил генерал, — тем, что преступления в твоем районе раскрыты все без исключения.
— Будем стараться, товарищ генерал!
— Гриша, — неожиданно вступил в разговор Смирнов, — ты у них на жалованье был?
— У кого? — испуганно спросил Поземкин.
— А ты что — у многих жалованье получаешь? — рявкнул генерал.
— Зарплата, да и вот по случаю… — промямлил испуганный до поноса капитан.
— Не по случаю, а ежемесячно, — холодно поправил его Смирнов.
— Я премию имею в виду…
— И я имею в виду премию, Гриша. За закрытые глаза.
Генерал встал, допил чашку чая, надел фуражку и сказал после длинной паузы:
— Хватит его терзать, Александр. Он же никогда не признается, а они никогда такого нужного человечка на сдадут. Пошли, Поземкин, в твою контору.
Генерал подзадержался, а Поземкин был уже в дверях.
— Гриша, — позвал его Смирнов.
— Слушаю вас, товарищ подполковник, — Поземкин резко остановился и повернулся.
— Гриша, тебя хоть иногда совесть мучает?
— Можешь не отвечать, Поземкин, — вмешался генерал. — Это чисто риторический вопрос. Подполковник Смирнов твердо знает, что совесть тебя не мучает. Пошли.
Они ушли. Смирнов в одиночестве с удовольствием попил уже не горячего, но еще с букетом чаю, прибрался в номере и отправился по своим делам.
Двадцать лет не мучила подполковника Смирнова маята — рутинная работа рядового оперативника. Там спроси, вон там послушай, где-нибудь поговори, здесь разговори, всюду посмотри и во все подозрительное сунь нос. И все на ножках, на ножках. Старушечьи лица, невнятный лепет алкоголиков, недоуменные глаза незнающих, сжатые рты знающих, и разговоры, разговоры, разговоры. Чтобы пробиться сквозь страх, засевший в каждом.