Чума в Бедрограде
Шрифт:
С другой стороны, не будь в плане россказней, Шапка не позвонил бы в воскресенье, не озвучил бы неожиданную догадку: Бедроградская гэбня, возможно, ставит под угрозу весь город — им море по колено и у них есть ресурсы.
Способа узнать, сколько точно жилых домов подверглось заражению, не существует. Способа узнать, сколько точно людей заразилось — не существует тем более. Вирус, гуляющий в тех кварталах, где канализация была объединена с трубопроводом (они и это пропустили, не заметили, не отследили!) — не единственный вирус
Поппер в припадке бессмысленно оптимизма уверял: «Есть ещё фактор счастливой случайности, он же сильный иммунитет — далеко не все люди, которые войдут в контакт с вирусом, заразятся».
Гуанако в припадке бессмысленного оптимизма требовал: «Дайте мне карту канализаций, я готов хоть в одиночку прочесать весь город и взять пробы — намеренно заражённые дома можно найти».
Бессмысленный оптимизм Максима день за днём подтачивали не желающие реагировать на запрос фаланги.
Да, в запросе говорится лишь о доме Ройша — его отправляли до звонка Шапки. Да, можно отправить новый, но только тогда, когда в Университете будет достаточно лекарства. Иначе — надежды Бедроградской гэбни с оговорками, но всё же оправдаются: Университет продемонстрирует фалангам свою некомпетентность в чрезвычайных обстоятельствах.
При чрезвычайных обстоятельствах такого толка никто — даже фаланги! — не будет тратить время на педантичное выяснение всех подробностей. Кто перестраивал канализации, кто и откуда взял вирус, кого пытаются подставить — важные вопросы, но не первостепенные. Диспозиция ведь ясна: есть Бедроградская и Университетская гэбни, есть конфликт между ними, из-за которого сейчас может рухнуть экономика и вера в государственность.
Первостепенный вопрос — кто первый предоставит фалангам свой метод борьбы с эпидемией, действенный и надёжный, включающий в себя не только запасы лекарства. Недостаточно глубоко запрятанные грехи этому первому второпях спишут, а вторую сторону конфликта — тоже… спишут. Быстро и без сожалений, дабы в дальнейшем обойтись безо всяких конфликтов. На то, видимо, и делала ставку Бедроградская гэбня.
Только непонятно, может ли Университет позволить себе то же самое.
В Бедрограде чума. Чума в Бедрограде, слышите? И Университетской гэбне, у которой не хватает ни проклятых ресурсов, ни рабочих рук, ни дисциплины, ни авторитета, с самого начала не стоило лезть в это дело.
То, что у Университетской гэбни из собственных противочумных средств есть, в общем-то, только Имперская Башня, полная скопцов, казалось совсем уж насмешкой над здравым смыслом. Величайшее открытие, используемое для отвода глаз. Деньги и кровь, добываемые из песка и камней. Чудотворство какое-то, не иначе.
Можно ли в такой ситуации делать ставку на чудо?
Можно ли в такой ситуации делать ставку на что-то ещё?
В такую ситуацию просто нельзя попадать. Точка.
…Автопоезд покатился под уклон, и Максим качнулся вперёд, едва не стукнувшись лбом о спинку сиденья перед собой. Нет, он не спал, но вялая дремота всё-таки одолела его, почти отключила от реальности.
Холм, с которого сейчас сползал автопоезд, утопал в деревьях, а где-то впереди маячила арка железнодорожного моста. Шолоховский переезд?
Максим непроизвольно вскочил на ноги, тряхнул головой, осмотрелся получше: так и есть, Шолоховский парк, Шолоховский переезд.
Вот леший.
Светловолосый мальчик у противоположного окна — тот самый, с фарфоровой осанкой Габриэля, вбежавший на Большом Скопническом в последний момент — сочувственно улыбнулся.
— Не подскажете, какой это маршрут? — с дурацкой надеждой обратился к нему Максим. Ну мало ли, где-то действительно авария, автопоезд пошёл не своим путём.
— Двенадцатый, — ответил мальчик, и чёлка упала ему на глаза, совсем как обычно у… — Сейчас остановка будет — за переездом, на углу Поплеевской. Сможете пересесть. Вам куда нужно было-то?
— Уже неважно, — выдохнул Максим.
Двенадцатый маршрут — почти прямо от истфака почти прямо до Габриэля. Сколько лет подряд он каждый день ездил этим маршрутом? Леший.
Это всё холод, дождь, недосып, злость, рассеянность. Дождаться первого подошедшего автопоезда, прыгнуть в него не глядя. Или глядя.
Не сообразил, не подумал, не вспомнил.
Как может брать на себя ответственность за пресечение эпидемии в городе человек, неспособный даже сесть на нужный автопоезд?
— …Да просто такси возьмите, у них недалеко от парка стоянка в этом районе, с Поплеевской всего ничего идти в обратную сторону, — щебетал мальчик. — Хотите, провожу? Мне всё равно выходить.
Сколько ему, едва-едва за двадцать? Раза в полтора моложе Габриэля, и улыбка — лёгкая, не вымученная, и зонта при нём нет — не боится дождя, не брезгует автопоездами, не корчит вселенских страданий…
— Нет, — наверное, излишне резко ответил Максим. — Спасибо, не нужно.
И вышел, не оборачиваясь. Хотя очень хотелось.
Взять такси до Бывшей Конной Дороги тоже хотелось, но после автопоезда Максим уже понял — не выдержит, заснёт, не сможет не заснуть. И если вдруг Бедроградская гэбня так страшна, как сама себя малюет, окажется он после этого без сознания в каком-нибудь тёмном подвале, и дальнейшие вымирание города от чумы продолжится уже без Максима.
Это всё несерьёзно, конечно, но попытки добраться-таки до своей квартиры надо оставить. Леший с ним, пойдёт к Габриэлю, раз уж оказался рядом, не скажет ни слова, ляжет в гостиной и наконец отдохнёт.
У Габриэля пятиэтажный дом с девятиэтажным возвышением на углу — почти замок, почти башня. Видно издалека. Если приглядеться, можно даже различить задёрнутые шторы в спальне — тёмно-красный, кровавый бархат, балдахин над кроватью из такого же.
Сразу войти Максим не смог, остановился покурить, собрать в кулак остатки спокойствия. Из подъезда вышла старушка с первого этажа, чихнула, поздоровалась, снова чихнула: