Чума в Бедрограде
Шрифт:
— Вот и я думаю, что все, — хмыкнул Гошка, сцапал рукой самый центр чёрно-красного гнезда и изо всех сил дёрнул. Никаких искр, само собой, не брызнуло, только с писком мигнула и погасла лампочка.
Простите, о невинные жертвы политических акций.
— Ты так радуешься происходящему, как будто мы выигрываем, — проворчал Андрей из свалившейся на голову темноты. — А ситуация ведь глупая. Мы травим — они лечат. Они травят — мы лечим. Лекарства у нас после рейда фаланг — пихт наплакал. А синтез новых партий идёт слишком быстрыми темпами, ночью аппаратура вообще начала сбоить от таких перегрузок! Нужны решительные действия.
А они тут чем занимаются?
— Я так радуюсь происходящему, миленький, потому что теперь всё гораздо, гораздо интереснее.
Ведь именно в этом соль политики — в нюансах, в маленьких шажках, которыми приходят большие перемены. Университет держится за свою мораль и атмосферу любви и ласки, а значит — достаточно эту атмосферу отобрать. И, откровенно говоря, это гораздо веселее, чем перестраивать канализации и бегать потом по фалангам, тыкая пальцами в то, кто тут некомпетентен. Ходить по старшим скучно и унизительно, то ли дело партизанская война на равных.
Гошка любил пихтский эпос. Среди прочих там была невыносимо длинная и нудная история про то, как некий пихт продал свою бессмертную душу лешему за мирские блага, хоть глупые росы его и отговаривали. Продал, поимел лёгкую и счастливую жизнь, а в конце так и не понял, что такое душа, была ли она у него раньше, зачем отговаривали и в чём наёбка.
Душу придумали древние росы и прочие интеллектуально обогащённые — на свою же голову.
С теми, кому так важно не запачкаться, весело бороться, потому что достаточно разок кинуть в них говном — и они уже будут считать себя проигравшими. А добить лежачего — это так, дополнительное удовольствие.
В поисках двери на лестницу Андрей, ругнувшись, схватил Гошку за плечо, и тому слегка ёкнуло.
Что ж не радоваться-то, миленький, если мы снова вместе?
— Куда ты лезешь, дай электрикам зайти, — осадил он его вслух. — Им дорога прямо на нужный этаж, займут народонаселение, пока мы делаем дело. Чтоб народонаселение особо не пялилось по сторонам.
— Знаю я, — буркнул Андрей, но руку с плеча не убрал.
Он мог сколько угодно клеить серьёзность, но Гошка-то знал, что в нём бьётся точно такой же азарт, только у Андрея от него синяки больше, потому что сложно одновременно бросаться под обстрел и опасаться где-нибудь напортачить. Наверное, миленького с его осторожностью можно даже пожалеть.
Поразмыслив, Гошка притянул Андрея поближе — просто так, чтобы был.
— Перестань делать лицо и посмотри на это так: зачем вообще идти в гэбню, если тебе не нравятся противостояния?
Андрей покачал головой — и смотреть не надо, чтобы почувствовать, как надулся.
— Ответственность? Синхронизация? Благо города? Ты сам всю шапку про это прозудел.
— Да, а ещё хождение по колено в дерьме, пулевые ранения и рейды фаланг, — фыркнул Гошка. — Это тоже прописано в вакансии. Вот я и спрашиваю — зачем идти в гэбню, если тебе всё это, всё вместе не нравится? Чтобы носиться с тем, какой ты ебически благородный? С этим в Университет, миленький.
Андрей что-то пробурчал, но мышцами расслабился.
— Я всё ещё помню избиение стола.
— И, поверь мне, я получил от него всё удовольствие, которое можно в принципе извлечь из избиения неживого объекта.
А ещё Университет — хороший противник.
Приятно, когда скандальную бригадиршу бьёт случайным ударом тока, но ещё приятнее — когда коротит тех, у кого к зубам прилагается табельное оружие.
На лестнице послышались голоса — вот и скандальная бригадирша пожаловала, самое время. Гошка потрепал Андрея по голове — просто так, на дорожку — и махнул рукой. В темноте тот жеста не увидит, но всё равно почувствует, что пора.
Пора.
До нужной квартиры Гошка с Андреем добрались бодрой рысцой — электрики будут развлекать всех желающих тунеядцев не меньше часа, но это не повод. На лестничной клетке стояла бригадирша — невысокая и с во всех смыслах выдающейся челюстью.
— Ключи, — коротко проинформировала она, протягивая уже одолженную у соседей искомую связку. Электрикам ведь нужно проверить все квартиры, даже те, хозяева которых отсутствуют или не могут открыть дверь по причине проблем со здоровьем. Электрикам дадут ключи без вопросов.
Гошка кивнул ей на темнеющий лестничный пролет — нечего тут пялиться. Бригадирша покачала челюстью и удалилась.
И откуда только такие страхолюдины берутся. Казалось бы, делаешь людей в печи — ну улучши хоть немного средние показатели презентабельности.
— А если там всё-таки ещё кто-то? — Андрей обеспокоено прижал ухо к двери.
— Кому там быть? За Молевичем проследили, он на службе. А больше никого наш пациент не ебёт. Во всех смыслах.
Гошка отряхнул перчатки, достал пистолет — так, скорее для виду, левой рукой засунул ключ в скважину.
Ну здравствуйте, доктор исторических наук Онегин Габриэль Евгеньевич.
В завкафской квартире было душно и смутно пахло савьюром — как он тут живёт вообще? В коридоре стройными рядами висели тонкие плащи и куртки, под ними — многочисленные сапоги: натуральная кожа чуть ли не индокитайских крокодилов, пряжки из серебра. Достойный расход университетских финансов.
Естественный свет пожрали плотные шторы, но его всё равно хватило, чтобы разглядеть: прямонапротив входной двери — спальня: гостеприимно распахнута, встречает с порога огромной кроватью под красным балдахином, в центре — бледный завкаф, приподнявшийся на одном локте.
Ох леший.
— Если это не приглашение, то я вообще не знаю, что называют приглашением, — Гошка стремительно преодолел расстояние от входной двери до кровати.
За спиной шикнул Андрей. Мягко переступая, начал проверять одно помещение за другим на наличие нежданных сюрпризов. Такой хороший, вымуштрованный служащий — он что, слепой, что ли? Главная угроза всей операции тут, под носом — разметалась на простынях.
Завкаф даже попытался дёрнуться, что было непередаваемо трогательно. В сердце Гошки немедленно расцвёл широчайший спектр светлых чувств. Можно ли не возлюбить человека, который всем своим видом приглашает?