Чума в Бедрограде
Шрифт:
Я после первого раза спросил Гуанако, не стрёмно ли ему и дальше путаться с психом.
Он заржал и ответил, что у него богатый опыт.
Но я и сам знаю, что стрёмно быть не должно.
Это ведь просто такой постоянный эспандер для силы воли.
Не говоря уж о том, что мне приходится гораздо больше читать, потому что некоторые законы окружающей действительности гораздо менее очевидны,
Ну или я тупой.
А теперь буду умный.
— И почему мне раньше не приходило в голову напялить на тебя тельняшку? — вопросил Гуанако тоном человека, который никогда не станет умным, зато продолжит западать на любые нетривиальные костюмы.
Особенно на те из них, которые можно встретить в портовом борделе.
— Не беспокойся, она ещё успеет тебе надоесть, — дальновидно предположил Дима.
Святотатыч взглянул на Гуанако и его крайне однозначное выражение лица с лёгким укором.
— Вы там побыстрее, вам же ногами придётся топать — нынче до воды даже Муля на такси ехать не решится, а грузовика прям щас дать не могу.
Никакого «там побыстрее» происходить всё-таки не намеревалось, ибо и правда надо было побыстрее. Корабль отходит по расписанию, даром что грузовой, а по всем портовым дорогам, пригодным для езды к воде и от воды, непрерывной колонной ползут грузовики с товарами. Такси там натурально обстреливают, чтобы движение не задерживали.
Серьёзное дело — свежеснятая блокада.
Это политический ход Святотатыча — разумный, наверное. Он какими-то своими святотатычевскими путями умудрился пронюхать о том, кого сажают в Бедроградскую гэбню на место Андрея — ещё до того, как его посадили. Какого-то чувака из гэбни Международных Отношений (которого мы с тобой всё равно не знаем). Святотатыч вышел с ним на связь, предложил сотрудничество. Какому-то чуваку это на руку: перейти на новую должность, успев напоследок снять блокаду Порта на должности предыдущей. Отличный послужной список.
Святотатычу на руку благодарность обновлённой Бедроградской гэбни.
Залог на безоблачное будущее ценой странного настоящего.
Видишь ли, Бровь, чуму в Порту вылечить невозможно. Сколько бы ни сделали лекарства все окрестные гэбни совместными усилиями, больных не переловить — не так работает Порт. Блокаду можно было продержать и подольше, но вряд ли это бы что-нибудь изменило.
В Порту ведь всякие болячки случаются, одной больше, одной меньше.
Совместных усилий Портовой, Бедроградской гэбен и гэбни Международных Отношений должно хватить на то, чтобы не особо выпускать чуму из Порта. А внутри —
— должно же что-то остаться внутри после того, как все разъедутся и Бедроград снова станет всего лишь ещё одним городом Всероссийского Соседства.
Если никто не убьёт меня за медлительность, сейчас я встану с чемодана, возьму его в руку, и мы с Гуанако пойдём на свой грузовой корабль.
Гуанако уверен, что мы не вернёмся. Я сомневаюсь. Слово, данное командиру, наверное, дорогого стоит, а наше участие в политике зарекомендовало себя с крайне сомнительной стороны — это правда. История оказалась слишком длинной, слишком сложной, слишком непохожей на правильный шпионский роман с настоящей интригой, настоящими героями и настоящими злодеями. Никто не выиграл, никто не проиграл — просто некоторые сменили род деятельности, а в Порту теперь водится одной болячкой больше.
Если бы это оказалось концом, любые читатели бы разочаровались.
Даже самая длинная, сложная и непохожая на правильный шпионский роман история не может заканчиваться запятой. Я не верю в точки, сомневаюсь в многоточиях и скептически отношусь к восклицательным знакам. И именно поэтому, когда мы с Гуанако сядем на свой грузовой корабль и перестанем существовать для Бедрограда, я всё равно не поверю — не смогу поверить! — в то, что мы никогда не вернёмся.
Как же так, ответила бы ты, если бы могла, здесь наблюдается некоторый парадокс. Если история не может заканчиваться запятой, но ты не веришь в точки, многоточия и восклицательные знаки, то история не может закончиться в принципе!
Именно, сказал бы тебе я. Ты познала суть вещей.
Авторы шпионских романов бессовестно тебе врали.
В конце не ставится запятая, не ставится точка, многоточие и восклицательный знак; в конце попросту ничего не ставится, потому что конца нет, нет и быть не может. И чума останется в Порту, и гэбни продолжат ругаться, воевать и примиряться, и студенты продолжат прогуливать пары, и кто-нибудь когда-нибудь с кем-нибудь встретится, что-нибудь случится — и разве возможно будет провести границу и сказать, что вчера был конец одной истории, а сегодня началась уже другая?
Нет. Да и незачем это делать.
Потому что всё это можно объяснить гораздо проще. Попробуй — и многое станет понятнее. Мне вот стало.
Если никак не удаётся оборвать на запятой, если истории не находят ни точки, ни многоточия —
— может быть, вся штука в том, что на самом деле они попросту никогда не заканчиваются?