Чур, мой дым!
Шрифт:
— Где же ты их найдешь? — ехидно и нагло спросил парнишка в длинном пиджаке с чинариком во рту.
— Не беспокойся, мы люди опытные, мой друг щипать умеет.
— Да ну? — будто выстрелил своим вопросом чернявый.
Я обомлел. Мне никогда не приходилось забираться в чужой карман. Я обычно соглашался с Генкиной придумкой лишь для того, чтобы пофасонить и отвертеться.
— А ты Тарксина знаешь? — спросил чернявый.
— Немного знаю, — соврал я на всякий случай, совершенно не представляя, кто такой Тарксин.
— А ты Черноборода, Пентюха, Рогатину знаешь? — застрочил
— Кончай базарить, не тебя колю, — огрызнулся чернявый.
К нам вдруг подбежал запыхавшийся мальчишка.
— Моряк, — выдохнул он чернявому, — там крупу дают. Очередь с полкилометра будет.
Моряк сразу посерьезнел, стал деловым, озабоченным, хозяином всех.
— Гопа, — сказал он, — наклевывается работа. Все провернем, как в прошлый раз. Соберите деньги у всех, кому не терпится без очереди получить крупу, и ходу. Встретимся здесь. Поймают, проглоти язык, а то убью. Вы меня знаете.
Коренастый Моряк, еще совсем мальчишка лет шестнадцати, говорил так уверенно, что никто не возразил ему. Было видно, что ребята давно привыкли подчиняться своему главарю.
— А если хорошо сработаете, подадимся в столовку, — милостиво ободрил своих подчиненных чернявый.
— А ты, — сказал он мне, — покажешь работу. Там народу много, самое место щипать.
Я испугался. Надо как можно скорее признаться, что ничего не умею, что Генка наврал, но друг посмотрел на меня строго, даже угрожающе, а все мальчишки уставились на меня с затаенным любопытством и, как мне показалось, недоброжелательно. Скажи я правду, еще неизвестно, что будет. За такое вранье могут избить.
— Пошли, — скомандовал Моряк.
Я поплелся вместе со всеми. Убежать не мог: ребята шли со всех сторон.
— Не дрейфь, главное, не шелести материалом и приподнимись повыше, когда полезешь, посоветовал Генка.
«Что это он? Ведь знает про наше вранье!»
— Генка, я не могу.
— Молчи, не наводи понт. Уже не выкрутиться.
Мы вошли сначала в какой-то темный двор. Там висело белье на веревках, лежали поленницы березовых дров, терпко пахло кислятиной, прелым деревом.
Сложные чувства боролись во мне. Чувство страха было самым сильным. Вот так же я страшился первого крутого спуска на лыжах, зная, что внизу меня ждет трамплин. Так же я боялся броситься под зубчатое колесо сенокосилки там, на склоне горы возле детдома. Всякий раз нужно было преодолеть в себе оцепенение, заглушить непонятно откуда возникающий холод в груди. За спиной и по бокам всегда стояли мальчишки, их взгляды стыдили, подхлестывали, придавали сил.
Теперь вокруг меня тоже были мальчишки. Но если раньше мне нужно было преодолеть свою трусость ради победы, то теперь я шел воровать.
Я остановился. Ноги не держали.
— Нет, — сказал я почти шепотом, — не пойду.
— Что ты сказал? — угрожающе склонился надо мной Моряк. — Ты смотри у меня, щипач! В случае чего шлифты выколю! — И он выставил перед моими глазами два пальца, как вилы.
Я заморгал, отступил.
— Шагай, шагай, — прикрикнул Моряк.
И я зашагал. Неизбежность того, что должно было случиться, заставляла меня ступать тверже, думать яснее. «Ну и что, — утешал я себя. — Это совсем не сложно, надо только сделать невинное лицо, привстать на цыпочки и сопеть, чтобы не слышно было шороха. Надо выбрать дядьку неприятного с виду, у такого легче воровать, — может быть, он такой же гад, как и тот, в ватнике, который забрал у меня все вещи».
Мне стало легче от предположения, я даже улыбнулся Генке. Но улыбка, видно, получилась кислой, Генка не ответил на нее.
Как только мы миновали двор, сразу очутились на небольшой площади.
Перед ступеньками магазина стояла толпа и длинная очередь. Возле дверей была давка. Я обрадовался. В магазин не втиснуться, а на улице, при свете дня, Моряк не заставит лезть в карман, — все увидят, поймают меня и ребят.
Мы подошли поближе к очереди. Женщины, дети, старики, старушки плотно стояли друг за другом, их лица были усталыми, истомленными жарой и долгим ожиданием, многие опасливо посматривали на мальчишек. Мы походили вокруг очереди, потолкались в толпе, будто в поисках своего места, — пацаны все время следили за мной.
— Вон видишь старика в шляпе? — спросил Моряк.
— Какой? Тут их много, — схитрил я.
— Да вон, вон. В длинном пальто. Носатый такой. Видишь, без очереди лезет в магазин, а баба орет на него. Ему сейчас не до тебя, давай пошманай в его карманах. А мы потолкаемся, поорем для понта.
Все, что происходило потом, совершалось как бы само собой и запомнилось неотчетливо. Мои ноги шли сами по себе, сердце колотилось само по себе, а руки совершали какие-то странные и страшные движения.
Сначала я почувствовал шершавость материала старого пальто, потом остро почуял запах махорки и нафталина. Потом шум, толкотня — и в наступившей тишине послышалось мое сопение, мои придыхания, будто я плыл по реке, выбиваясь из сил и захлебываясь.
Широкий карман старика был немного оттопырен. Я привстал на цыпочки и медленно, просто невозможно медленно стал погружать свою руку во что-то холодное, бездонное и страшное. Долго ли я лез в карман, не знаю. Дотянулись ли мои пальцы до его дна — тоже не помню. Как будто раскат грома пронеслось сверху и сбоку: «Мальчик, куда ты?» Я дернулся, оттолкнул кого-то, как в воду прыгнул с крыльца и побежал. Это был не просто бег — началась ошалелая гонка. Мне казалось, что за мной несется вся толпа, вся очередь, что со всех сторон я слышу крики, свистки милиционеров, топот ног. Бежал я по узким кривым улицам, мимо деревянных и каменных домов, бежал до тех пор, пока не задохнулся.
За мной никто не гнался, я стоял один перед сквером, возле телеграфного столба. Совсем близко услышал шипение паровоза, свистки, стук колес на стыках рельс. Станция была рядом.
Я посмотрел на свою руку, на ту самую руку, которая совсем недавно забралась в холодный страшный карман старика. И как будто впервые увидел свои пальцы, грязные, в ссадинах, с длинными ногтями. Рука показалась мне незнакомой, не моей. Потом я посмотрел на помятые брюки, на пыльный, оборванный пиджачок. Все было моим и не моим, это был я и в то же время совсем другой мальчишка — маленький бродяга, каких нередко встречал в пути.