Чуть-чуть считается
Шрифт:
– Занятно. Значит, ваши переговоры Ослиная Голова не подслушивает? Это очень правильно. Жаль только, что их подслушивают другие. А вообще-то я, со своей стороны, могу заявить только одно: я не против морзянки, мне, может быть, даже интересно. Но вот жена… Она ведь ничего не понимает в морзянке…
Какая из трёх тётенек была его женой, я не разобрал.
Они осадили мою маму и говорили все вместе. Мама их уверяла, что стуков больше не будет. А добродушный дяденька пыхтел своё.
– Это же чёрт знает что, – пыхтел он. – Это хуже,
Тоже мне – скальп! А у самого на голове ни одной волосинки. Вот с меня так действительно чуть не сняли скальп. Мама меня потом так за волосы оттаскала, что у меня даже шея растянулась.
Духом мы, однако, с Вовкой не упали. Мы быстро придумали другой вид связи. У меня жил кот Васька. Это был большущий дымчатый кот с зелёными глазами. Он целыми днями гонял где-то по чердакам и подвалам, а проголодавшись, возвращался домой и мяукал под дверью. Я пускал его в квартиру и кормил.
Приспособить кота для связи предложил Вовка.
– Вот кто будет носить наши донесения, – сказал он.
– Как носить? – спросил я. – В зубах?
– Нет, – сказал Вовка, – в зубах он не унесёт. Это тебе не собака. Мы ему ошейник сделаем.
Из ремешка от часов мы соорудили Ваське отличный ошейник. Кот пятился задом и мотал головой. Потом он ловко содрал ошейник лапами. Мы затянули ремешок ещё на одну дырку. Васька злился, фырчал, тыкался задом в шкафы и стены, но освободиться от ошейника не мог.
– Так, – сказал Вовка. – Теперь нам нужно научить его бегать на шестой этаж и обратно. Что он больше всего любит?
– Колбасу он больше всего любит, – сказал я. – «Собачью радость».
Мы купили колбасы, дали коту как следует её понюхать и выставили его на лестницу.
За дверью послышалось жалобное мяуканье.
– Порядок, – сказал Вовка. – Действует.
Мы впустили Ваську и щедро его вознаградили. Затем мы отнесли его к Вовке и повторили опыт. Мяуканья за дверью не раздалось. Мы выглянули на лестницу. Кот исчез.
Нашли мы его на третьем этаже, у моей двери. Пришлось снова тащить кота наверх. Но он упрямо не желал мяукать под чужой дверью.
Через час терпение и колбаса кончились. Васька не мяукал уже и на третьем этаже. Он налопался и сонно жмурил глаза.
Тогда мы отнесли его на чердак, посадили под старую корзину и придавили её сверху кирпичами.
– Посидит денька два, проголодается, галопом поскачет, – заверил я.
Через два дня мы дали Ваське понюхать колбасу. Мы хотели, чтобы он её сначала только понюхал. Это было в Вовкиной квартире. Кот подпрыгнул и вцепился в «собачью радость» когтями и зубами. Он шипел и рычал, как тигр. Он летал со шкафа на комод и с печки на книжные полки. Нам не удалось отбить от него колбасу. Кот проглотил весь кусок во время полётов не разжёвывая.
Мы замазали йодом царапины на руках и снова посадили Ваську под корзину.
Через полмесяца кот мяукал как на третьем этаже, так и на шестом.
И тогда
И мы придумали. Чтобы сбить с толку Ослиную Голову, мы выкинули из русского алфавита пять букв – «ё», «й», «ъ», «ъ» и «ы». Осталось двадцать восемь букв. Половина пришлась между буквами «о» и «п». От буквы «п» мы пустили алфавит в обратную сторону. «П» под «о», «р» под «н», и так далее. Вот, как это выглядело:
а б в г д е ж з и к л м н о
я ю э щ ш ч ц х ф у т с р п
Предположим, мне нужно зашифровать слово «яма». Пожалуйста. Вместо «я» пиши «а», вместо «м» – «с», вместо «а» – «я». Получается «ася». Пусть кто-нибудь догадается, что «ася» – это «яма». Никто не догадается. Один только Вовка.
По нашему шифру Вова стал называться Эпэя. Я – Упта. Очень даже красиво. Как всё равно космическое имя Аэлита.
Васька добросовестно таскал записки. Он разжирел, обнаглел и просился на лестницу раньше, чем я успевал зашифровать очередное донесение. Ни на какую еду, кроме колбасы, он теперь и смотреть не желал.
И вот однажды я засунул ему в ошейник записку и вытурил его на лестницу. Он очень долго не возвращался. Нету и нету. Я уже собрался Эпэе звонить. Чего он там тянет? Но тут под дверью замяукало. Открываю. Васька не спеша переступил порог и стал тереться о мою ногу. Я дал ему кружок колбасы и вытащил из ошейника записку. Читаю и ничего не могу понять. На клочке бумаги, нарушая все законы конспирации, открытым текстом написано:
«Почему это я – Эпэя? И ты, между прочим, тоже не Упта, а самый настоящий дурак».
Я подумал, что у Вовки в мозгах произошло короткое замыкание. Не иначе. Я бросился к телефону.
– Ты что, соображаешь вообще или не соображаешь?
А он вдруг тоже на меня заорал:
– Где связной? Сколько ждать можно?
Ну, не иначе, как короткое замыкание.
– Сам ты дурак! – кричу я.
– Чего?
– Того!
– Повтори-ка.
– Дурак и ещё раз дурак, – отчитал я.
– Выйди давай.
– И выйду.
Мы сошлись на нейтральной территории – на площадке у окна между четвёртым и пятым этажами. Мы чуть не подрались. Но тут Эпэя заявил, что такой записки он не писал.
– А это что? – спросил я.
Он прочёл записку несколько раз и посмотрел сквозь неё на свет.
– Почерк не мой, – сказал он. – Не видишь, что ли?
Почерк действительно оказался не его.
Всё стало ясно. Кто-то перехватил моё донесение.
Мы пошли искать кота. Васька залез в кухне на стол, сожрал всю колбасу и как ни в чём не бывало спал на маминой кровати. Я хотел ему выдать. Но Эпэя сказал, что это всё равно не поможет. Лучше его засадить денька на два под корзину.