Чуть-чуть считается
Шрифт:
Он сел к столу, надел наушники и стал щёлкать тумблерами и крутить ручки. В железном ящике негромко трещало, свистело и пищало. Сладко пахло разогретым лаком и парафином.
Вдруг дядя Коля поднял указательный палец. Мы открыли рты, чтобы не дышать носами. Дядя Коля слушал и стучал, слушал и стучал снова. Он стучал так быстро, что я не разобрал ни одного слова.
– Полный порядочек, – сказал он наконец и сдвинул на виски наушники. – Билл разыскал парнишку, которому тоже хочется завязать с вами связь. Ему двенадцать лет, он учится в школе и зовут
Мы были очень довольны, но ничего не понимали. Какой Энди?
– Из Страны Великих Озёр, – пояснил дядя Коля, – из города Чикаго, который, как известно, расположен на берегу озера Мичиган.
– И вы с ним сейчас разговаривали?
– Нет, пока с Биллом. Билл тоже живёт в Чикаго. Энди придёт к нему на следующую связь. Вы хорошенько подумайте, о чём хотите его спросить и что думаете ему рассказать.
Мы летели домой, как на крыльях. Мы будем разговаривать с мальчиком Энди из города Чикаго!
Я ворвался в квартиру, как раскалённый метеор. Я крутанул глобус. Чикаго! Это не по трубе к Вовке стучать. Это прямо через весь земной шар, на другую его сторону.
Я посмотрел на пол. Под нами два этажа. А потом земля. И где-то там, может быть, прямо подо мной, Чикаго. В Чикаго тоже стоят дома. Они стоят под нами вверх тормашками. В одном из них живёт Энди. До его дома сквозь землю, наверное, такое расстояние, как всё равно миллиард этажей. И хоть бы что. Здесь стучишь, а там слышно. Совсем как по трубе к Вовке.
ВОЛШЕБНАЯ ГАЙКА
Мягких полов в школе не бывает. Ни в классах, ни в коридоре. Филя Боков знал это лучше других. Во-первых, в Филином классе учился второгодник Гера Дубровцев. Во-вторых, на жёсткий пол удобнее падать человеку с мягким характером, чем с твёрдым.
Филя обладал характером до удивления мягким. Мягче, чем перина. По определению Филиного папы, у него вообще был не характер, а простокваша.
Поэтому, когда Гера Дубровцев выставил ногу, Филя, как всегда, не заметил её. Филя споткнулся и неуклюже шлёпнулся в проходе между партами.
Захихикали девчонки. Филин портфель отлетел к Викиной парте. Вика насмешливо сузила глаза и прикрыла ладошкой рот.
– Ну, чума в маринаде! – закричал Гера Дубровцев и схватился за ботинок. – Самый любимый палец отдавил!
Филя дотянулся до портфеля, поднялся и робко шмыгнул носом. Холодная простокваша растеклась по Филиному животу, добежала до коленок и опустилась в пятки.
– Ничего я тебе не отдавил, – буркнул Филя. – Я даже не наступил тебе.
Жирный Боря Чинин, по прозвищу Бобчинский, радостно гоготал. У него тряслись щёки и три подбородка.
– Не отдавил? – крикнул Дуб. – Ещё как отдавил! Даже косточка хрустнула. Извиняйся давай, а не то после уроков всыплю.
– Га, га, га! – тряс подбородками Бобчинский.
– Почему это всыплешь? – несмело поинтересовался Филя. – Ты мне нарочно ножку подставил.
– По шее всыплю, вот по чему, – объяснил Дуб. – Проси прощения.
Вика
Филя прошептал:
– Не буду я просить. Это нечестно.
Он сел на своё место, рядом с Лёвой Селютиным, и положил в парту портфель. Длинный Лёва Селютин обходил Геру Дубровцева за километр.
– Ты Марии Никифоровне скажи, – зашептал Лева, прижавшись щекой к парте. – Скажи. Чего он?
Кляузничать Филя не любил. Он даже маме ни разу не пожаловался на Геру, который всё время ставит подножки, толкается, без всякого отбирает марки, бодается головой в живот и ещё после уроков поджидает в школьном дворе. Пожалуйся на него, а потом ещё хуже будет. Дуб тогда совсем проходу не даст.
Правда, от мамы с папой всё равно не утаишься. Все беды написаны у Фили на лице. Это с пальто можно отряхнуть снег. А с лица синяки не отряхнёшь.
– Опять, что ли, контузия? – спрашивает вечером папа.
– Споткнулся просто, – бурчит Филя.
– Эх и недотёпа же ты, Филимон, – сокрушается отец.
Он ещё говорит, что Филе лучше всего лежать на печке. Потому что если человек думает, что он слабее и глупее всех, то в конце концов он действительно станет самым слабым и самым глупым.
– Простокваша, – машет рукой папа.
Филя и сам знает, что простокваша. А что делать, чтобы была не простокваша? Характер ведь не пиджак, который, если он не понравился, можно переодеть или вообще другой купить. Характер какой достался, такой и носи, его в шкаф не спрячешь. Даже вообще не известно, где он находится, этот характер, – то ли в голове, то ли в животе, то ли в коленках.
– Наступать нужно, – твердит папа, – атаковать. Победить можно только в атаке.
– Чему ты учишь ребёнка? – возмущается мама. – Не слушай его, Филя. Умный всегда отойдёт в сторонку и не станет связываться с хулиганами.
Маме легко так говорить. А если отходить некуда? Кулаки у Геры потвёрже, чем школьный пол. Да тут ещё Вика прикрывается ладошкой.
Филя посмотрел на Викин затылок и вздохнул.
– Будешь извиняться или нет? – крикнул Гера.
Филя не ответил. Он никогда не извинялся перед Герой. Может, поэтому Гера и не любил его. В Филе закипала боевая злость. Наступать! Победить можно только в атаке. Он сегодня покажет Гере, где зимуют настоящие раки. Сегодня он расплатится с Герой за каждую подножку и за каждую марку. Хватит!
Заманчивые картины победы над Дубом мелькали перед Филиными глазами все четыре урока. Главное, не обороняться. Раз! И Гера воткнулся головой в сугроб! Два! И его ноги болтаются в воздухе. Три! И у Геры под глазом отличный фонарь.
Гера будет сидеть на снегу и реветь. По его щекам покатятся крупные слёзы. Гера станет размазывать их и хныкать: «Филя, миленький, я больше не буду. Прости меня, пожалуйста, Филя».
А Филя посмотрит на Герин фонарь под глазом и скажет: «Так и быть, прощаю. Но мне за тебя стыдно. Ты худой человек, Гера Дубровцев. Ты нечестный человек. Ты всё делаешь исподтишка. Так нехорошо, Гера, делать».