Чуточка
Шрифт:
– Мне пора на массаж, – заторопился я. – До свидания.
– Ни разу хлеба по дороге не купил! – продолжала негодовать она. – Я сумки тяжелые таскаю, а он на диване лежит и после этого говорит, что я ленивая!
– До свидания, – снова говорю я и быстро направляюсь к выходу.
Хоть бы думаю, она не побежала за мной, не стала хватать за рукав! Теперь же знает номер моей комнаты, еще же в гости заявится и что с ней делать? Приехал, называется на курорт!
Подумал, что здесь женщины другие, а они все одинаковые!
В деньгах
Смотрю я на женщин и понимаю, что они в постоянном поиске того, что не нужно. Но как понять, что действительно нужно? Что нужно, но не сейчас? А что вообще не нужно ни сейчас, ни потом?
Нет, все нужно, все просто необходимо и только сейчас! И тазы и покрывала и два одинаковых чемодана, и кашпо и сковородка и фаянсовый чайник! И блюдца и кусок паралона и моток изоленты, и банка олифы, и мешок с отрубями. Всё нужно!
Анжела так смотрит на меня и удивляется, почему я её не понимаю? А как мне её понимать, когда мне неведомо для чего это всё? Зачем? А оказывается, неважно вообще зачем, главное, что есть и в этом счастье.
И настроение сразу другое, и петь хочется, и танцевать. И у зеркала стоять! А мне вообще непонятно, неужели вся жизнь это бессмысленная трата денег? Это бесконечная погоня за вещами? Так и чемодан уже есть, и сковородка, а хочется всё больше и больше!
Да у меня чуть ли не слезы! Почему? Может, Анжела уйти от меня хочет, так, а два чемодана, есть куда вещи складывать. А что мне еще думать? Домой она не бежит, не скучает, лучше в очередь залезть и стоять, так, а опостылел нелюбимый муж. Конечно!
А может, у нее кто-то есть, и она встречается с ним тайком в переулках, на задних дворах? Весь стыд потеряла? А потом рассказывает, как она в очереди стояла два часа, и ей не хватило.
– А чего не хватило-то? – спрашиваю я.
– Не знаю, – вздыхает она. – Разве мы можем знать, Сережа?
А мне непонятно. Как же мы так допустили, что наши женщины легко соглашаются стоять в очереди, даже не зная, что предложит им судьба на этот раз? Почему им нужно тратить деньги, чтобы почувствовать себя счастливыми? Почему мы без денег счастливы, а они нет?
Да мы с товарищами в лес приехали, костер развели, ухи наварили и вот оно, счастье! До утра говорим, наговориться не можем, опыт передаем, песни поем, и никаких магазинов не надо. Зачем они нам? Что нам шататься, когда мы в глаза друг другу смотрим, себя узнаем!
А посмотрите на женщин! Без денег они несчастны. Да! У Анжелы сразу грусть на лице, дыхание тяжелое, будто ей кирпич к ноге привязали, дали в руки мешок с алебастром. Я-то не понял сначала, думаю, сказал что-то не то, не то сделал. А оказалось, что она сегодня ничего не купила!
И жизни уже нет, всё не мило! На меня смотреть не охота, а что смотреть на мою рожу, если я получку получу в конце месяца, а сегодня только двадцатое! И как жить скажите? Как чувствовать себя счастливой?
И нет бы, рукоделием заняться, скроить что-нибудь или связать обеими руками. Плиту ту же почистить. Увидеть, наконец, разницу между грязной плитой и чистой, разве это не счастье? Увидеть разницу это, уже, по-моему, большое счастье, а Анжела вообще ничего не видит! Залила все бульоном, засыпала вермишелью, перепутала конфорки.
Включила зачем-то духовку, сожгла сухари и две новые прихватки! Я вообще переживаю за наших женщин и готов звонить в колокола, а потому что они не понимают, для чего живут. И как нам с ними жить? Каждый день искать где-то деньги, чтобы у них настроение было? Любовь? Так, а денег нету, и желания сразу нету!
Мигрень, люмбаго, ишиас. Поперечное плоскостопие. Все валится из рук, закатывается под кровать. А как с зарплатой приходишь, сразу все есть! Анжела обнимает меня, прям с порога, и целует и в глаза сразу смотрит. И весь вечер поет, и хохочет. И цветы поливает, и отбивные жарит, и подливу готовит. Я ее узнать не могу!
Неужели все-таки в деньгах женское счастье?
Вот что значит остаться дома!
Надо что-то менять, товарищи! Давайте начнем с наших жен, а с кого больше? На нас лежит ответственность за их нравственное здоровье, за их моральный облик. За то, что они делают дома, когда остаются одни.
А мне уже хочется проверить. Сделать вид, что я ушел, а сам спрятался и все вижу. Думаю, интересно было бы посмотреть, чем она занимается? О чем говорит по телефону, с кем опять же, не договаривается ли о встрече? А может, у нее есть какие-то тайны? Может, она что-то скрывает?
Да у меня глаз сразу задергался, в висках застучало! Я-то ей рассказываю про собрания, про наши, про то, как устроен мой шлифовальный станок. Где у него круг, где хомутик. А Зине невесело. Да она вся в слезах и не признается. То сапог говорит, не хватило, то пластмассовых банок. И из-за этого рыдать? Да я не верю!
А может, она письма из шкафа достает, и читает, сидит? Вспоминает, какая любовь у нее была? Да мне противно! Неужели хватает совести вспоминать? А может, у нее нету цели? Нету маяка, который светит вдали? Да всё может быть! Разуверилась в счастье, потеряла ту тонкую нить, которая связывает нас со всем человечеством, утратила интерес.
Может, где оступилась, споткнулась, подкрались сомнения? Так и у меня они тоже есть, я даже не знаю, что жена моя делает. Есть ли у нее ценности в жизни или она ничего не ценит, живет без режима, без меры ест. Так, а все время голодная! И стал я думать, как так уйти, чтобы остаться. Смотрю, Зина белье полощет, а я авоську скорей схватил.
– Я в магазин, – говорю, – хлеба куплю, молока…
– Ой, – говорит она, – капусты купи и лука, Валера, килограмма два, и масла растительного и сметаны, давай я напишу на бумажке.