Чувство льда

Маринина Александра

Филановский даже не вздрогнул. Он поднял на следователя спокойные глаза и произнес:

– Да, я об этом знаю.

– Что вы знаете?! – взорвался Огнев.

– Знаю, что Саша это сделал.

– Откуда?!

– Мне сказал отец Веры.

Черт знает что! Выстрел вхолостую. Нельзя терять лицо, нельзя показывать, что застигнут врасплох, надо продолжать допрос как ни в чем не бывало… Но мысли у следователя как-то бестолково замельтешили в голове, он никак не мог сообразить, в какую сторону двигаться дальше, и решил задавать первые попавшиеся вопросы, чтобы дать себе время собраться и сосредоточиться.

– Значит, с Верой вы не виделись, а с ее отцом общались?

– Николай Иванович приходил ко мне несколько раз.

– Когда именно?

– Впервые – после первой попытки суицида. Потом еще раз, два года назад, когда была вторая попытка. Потом в декабре прошлого года, и еще раз совсем недавно, дня за три до… до убийства Кати. Это имеет какое-то значение?

– В этом кабинете все имеет значение. Зачем он к вам приходил?

– В первый раз он пытался уговорить меня полюбить Веру или по крайней мере не отталкивать ее. Николай Иванович был в отчаянии. Он очень любит дочь и пытался помочь ей, как умел. Во второй раз он пришел со скандалом и обвинениями, называл меня кобелем и развратником, говорил, что в болезни Веры виноват я. И это тоже можно понять. Я не сердился на него. А в декабре он пришел, чтобы извиниться и рассказать мне про Наташу Белоголовцеву. В тот момент я был дома один, и он решил, что я расстался с той женщиной, которая была со мной, когда я отказал Верочке. Он снова пытался уговорить меня обратить внимание на его дочь, уверял, что никто никогда не будет любить меня так, как она, и я могу сделать ее счастливой и здоровой… Это было очень тяжело. И недавно он пришел снова, с этой же идеей. Только дома была Катя, и Николай Иванович ее увидел и понял, что я не один и уговаривать меня бессмысленно.

Ну вот, кажется, мысли пришли в порядок. Виктор Евгеньевич приободрился.

– И как вы отреагировали, когда узнали, что ваш брат заплатил Белоголовцевой за заведомо ложный донос?

– Никак, – Филановский едва заметно пожал плечами. – Сделал для себя выводы.

– Какие?

– Это мое дело. К убийству Кати это не имеет отношения.

– Вы уж позвольте мне самому решать, что имеет отношение, а что не имеет, – сердито сказал Огнев. – Я повторяю свой вопрос: как вы отреагировали, узнав, что ваш брат сделал вам такую гадость? Устроили ему скандал, выясняли отношения или, может быть, затаили злобу и выжидали, когда подвернется возможность отомстить? Что вы сделали?

– Ничего. Я ничего не сделал.

– А ваш брат? Он, наверное, чувствовал себя очень неудобно, когда выяснилось, что вы все знаете.

– Это не выяснилось.

Самообладанию Филановского можно было завидовать черной завистью.

– То есть как? Он не знает, что вам все известно?

– Не знает. Я ничего ему не сказал.

– Но почему? Почему вы промолчали?

– А зачем говорить? Вы совершенно правы, он действительно чувствовал бы себя крайне неудобно, если бы узнал, что мне все известно. Я не хочу доставлять брату неприятные ощущения. И что изменилось бы, если бы я поговорил с ним? Прошлое от этого не изменится, а будущее можно испортить. Саша все равно не станет другим, он такой, какой есть. Так что толку в разговорах, выяснениях и объяснениях?

– И вам даже неинтересно было узнать, зачем он это сделал?

– Я и так понял. Он хотел, чтобы я жил в соответствии с его представлениями о правильной жизни. Саша хотел, чтобы я жил, как и он, в загородном доме и ездил на дорогой машине, а мои заработки этого не позволяли. Он много раз пытался подарить мне и дом, и машину и страшно сердился, когда я отказывался. Он не понимал причины моих отказов. Он стремился любой ценой сделать меня таким же, как он сам, богатым и успешным, потому что искренне верил, что смысл жизни именно в этом. Он хотел, чтобы я перестал ездить по всей стране и проводить семинары, он хотел, чтобы я больше зарабатывал, потому что за семинары я получал очень немного, я не хотел, чтобы билеты были дорогими, для меня важно, чтобы мои семинары были доступны людям с любым уровнем достатка. А Саша считал, что я валяю дурака и распыляюсь по мелочам, что я должен сидеть дома и писать книги, он будет их издавать большими тиражами, успешно продавать и платить мне высокие гонорары. Он много лет давил на меня, пытаясь уговорить и заставить жить по его правилам, а я не поддавался. Тогда он решил меня испугать. Всего лишь испугать. Подозреваю, что со следователем в прокуратуре он договорился заранее, и с интернетчиками тоже договорился, чтобы позорящие меня материалы в течение нескольких дней оставались доступными в Сети. Их мало кто успеет прочитать, но страху я натерплюсь. Сашка не собирался уничтожать мою репутацию, он всего лишь хотел, чтобы я испугался, и пошел ради этого на крайние меры. Он совершенно не мог смириться с тем, что я живу не по его правилам, что я не слушаюсь его, ведь я – брат-близнец, я – его неотделимая часть, его половинка, понимаете? Я – его собственность, и он стремился распоряжаться моей жизнью по своему усмотрению. После той истории с Наташей я действительно на целый год перестал проводить семинары, Саша постоянно говорил, что я доигрался, что он меня предупреждал, что на мои семинары ходят только экзальтированные девицы, готовые до смерти влюбиться в своего учителя и способные на что угодно, если он не обращает на них внимания. Одно время мне даже казалось, что он прав. К тому времени книга уже была в работе в издательстве, и Саша был уверен, что дальше все пойдет как по маслу. Я впервые получу в руки большие деньги и соблазнюсь… Ваше любопытство удовлетворено?

Ну что ж, с паршивой овцы, как говорится, хоть шерсти клок. Между братьями Филановскими имеет место быть некий конфликт, в котором одна сторона чувствует себя оскорбленной, а другая – глубоко виноватой. Может быть, мотив самооговора лежит где-то здесь. В любом случае надо официально допросить отца Веры Синько, авось пригодится.

Следователь велел увести Андрея и позвонил Олегу Баринову:

– Дай-ка мне телефончик Синько, хочу папашу на допрос вызвать.

* * *

– Ты прости, Олег, но толку от меня больше никакого, – сказал Антон Тодоров, разводя руками. – Весь список посетителей мы прошерстили, ничего интересного не накопали.

Они сидели в баре неподалеку от издательства «Новое знание», ели полуфабрикатную резиновую пиццу, пили кофе и с завистью поглядывали на соседние столики, за которыми посетители пили темное густое пиво. Ни оперативник, ни сотрудник службы безопасности пива до конца рабочего дня позволить себе не могли.

– Ну что ты, – успокаивал Антона Баринов, – ты и так мне здорово помог. Столько информации выдал! Без тебя я бы ее год собирал, да еще неизвестно, собрал бы или нет. Но шеф ваш – та еще фигура, я тебе доложу. Это ж надо было такое придумать с изнасилованием! Уму непостижимо! Ладно бы еще с врагом своим он так разобрался – ну, это я бы понял, но с любимым братом… Вообще запредельно. Вот ты можешь мне объяснить, зачем он это сделал?

– Нет, – покачал головой Антон. – Не знаю. У тебя мобильник звонит.

– Да слышу, – с досадой откликнулся оперативник, судорожно пережевывая изрядный кусок пиццы, чтобы побыстрее проглотить его. – Блин, пожрать не дадут.

– А ты не отвечай, – ехидно посоветовал Антон.

Баринов взглянул на дисплей и мотнул головой.

– Не, нельзя, это следак, надо ответить. – Он нажал кнопку и прорычал: – Але, у аппарата.

– Дай-ка мне телефончик Синько, хочу папашу на допрос вызвать, – потребовал Виктор Евгеньевич.

– Синько? Сейчас, секунду, бумажку найду.

Антон насторожился. Синько, Синько… Только сегодня он видел эту фамилию. Где же? Ах да, конечно, это работник фирмы «Азалия», который 5 марта сопровождал доставку цветочных горшков, а через день, 7 марта, приезжал, чтобы забрать брак. Синько Николай Иванович.

Олег положил трубку на стол и обеими руками выгребал из всех карманов какие-то бумажки, визитные карточки и кассовые чеки.

– Кто такой Синько? – шепотом спросил Антон.

– Отец Веры Синько, той девушки, которая по уши втюрилась в Андрея и пыталась от неразделенной любви с собой покончить. Черт, куда ж я телефон-то задевал?

– А зовут его как? Николай Иванович?

– Да хрен его знает, как его зовут. А, вот, нашел.

Олег потянулся к трубке, но Антон перехватил его руку.

– Ты можешь узнать имя и отчество? Спроси у следователя.

– Зачем?

– Надо, Олег, очень надо. 7 марта в издательстве был некий Синько, и как раз в то время, когда пушку увели.

– Понял, – быстро сказал Баринов и схватил телефон. – А кстати, Витя, не знаешь, как его зовут, этого Синько? Николай Иванович? Ты знаешь чего, ты ему не звони пока, я сам его к тебе привезу, так надежней будет. Ну, есть у меня кое-какие задумки.