Чувство льда
Шрифт:
– Откуда известно, что потерпевшая рыдала из-за Филановского? – нахмурился следователь. – Может, у нее живот заболел или ноготь на руке сломался. Она кому-нибудь рассказывала?
– Не, не рассказывала, – помотал головой Олег, – тем, кто находился в дежурке, она сказала, что ногу подвернула, но у нас есть еще один свидетель, который видел, как она впала в ярость, когда поняла, что ей не удастся повидаться с директором издательства. А директор от нее прятался, секретарше велел говорить, что его нет или он занят, а потом вообще дверь в приемную запер, с понтом, типа ушел и не вернулся.
– Все на косвенных, блин, – вздохнул Виктор Евгеньевич. – Ну как так можно работать? Ладно, всех допрошу, оставляй список. А по оружию что?
Оперативник поморщился и безнадежно
– Да бардак там у них. Кто угодно мог зайти в дежурку. Якобы служба безопасности с этим борется, но они все равно нарушают. Дисциплины – ноль. Ты представляешь эту головную боль: установить по минутам, кто из сотрудников издательства где находился примерно в тот период, когда пропало оружие. И еще посетителей всех перетрясти, которые в это же примерно время находились в издательстве. Ладно бы еще эти охламоны могли точно назвать час и минуту, когда пистолетик увели, так нет же! Они и спохватились-то не сразу. Так что нарисовался период где-то с шестнадцати двадцати до восемнадцати часов. А около восемнадцати как раз весь личный состав уходил с работы и выдвигался в сторону клуба, где намечалась праздничная вечеринка. То есть все сотрудники издательства шли через первый этаж, и любой мог заглянуть в комнату охраны и попасть на тот счастливый момент, когда дверь открыта, а внутри – никого.
– Это мы год будем возиться. А у меня отпуск…
Виктор Евгеньевич задумчиво посмотрел в окно, и увиденное за стеклом тяжелое серое небо трудового энтузиазма ему не добавило.
– Слушай, – медленно проговорил он, – а может, мне закрыть обоих Филановских? Пусть посидят в камере, подумают. С судьей я договорюсь, у меня с ней отношения хорошие, всегда полное взаимопонимание.
– Обоих? – Баринов ушам своим не поверил. – У тебя что, есть основания?
– Ну, во-первых, основания всегда есть. Мало ли что люди говорят, нельзя же всему верить. Это сейчас Александр Филановский от потерпевшей прятался, а что между ними раньше было, ты достоверно знаешь? Вот именно. И никто не знает. Может, у них было что-нибудь эдакое, а потом он решил от нее отвязаться, а она не отвязывается никак. Вот он и решил проблему, так сказать, кардинально. Может, она беременная была, а ему это ни к чему. Вскрытие покажет. И потом, откуда я знаю, может, эти братцы-акробатцы сговорились избавиться от девицы и устроили спектакль, при котором у обоих нет алиби, зато есть мотивы и возможности. Они оба причастны и рассчитывают на то, что это никому в голову не придет.
– А что «во-вторых»? – спросил Олег, предчувствуя недоброе.
– А во-вторых, в отпуск мне надо ехать вместе с женой, понял? Если я закрою обоих братцев-кроликов, то у меня дело точно заберут, еще и выговор влепить могут. Но выговор-то – хрен с ним, переживу. Главное – отпуск с женой проведу, а то пять лет как женаты, а вместе ни разу не отдыхали. Это что, по-твоему, нормально?
– Ненормально, – согласился Баринов, хотя на самом деле ничего особенного в таком положении не видел. Он тоже ни разу вместе с женой не отдыхал, правда, женат Олег был всего год. Однако же перспектива передачи дела другому следователю его отнюдь не радовала, и надо было попытаться найти аргументы, чтобы разубедить Виктора. – Витя, если ты закроешь Александра Филановского, его адвокаты тебя с какашками съедят, меня предупредили. Знаешь, какие мне фамилии называли? Я чуть со стула не упал. И все у него в дружбанах ходят. Тебе нужны эти неприятности?
– Мне отпуск нужен, – упрямо набычился следователь.
– А мне нужно красивое и оперативное раскрытие. Ну Вить, ну будь человеком, а? Ведь сам же понимаешь, что Александр Филановский – версия тухлая. С его-то деньгами и возможностями он уж как-нибудь нашел бы себе оружие, а не стал бы тырить его в собственном издательстве. И потом, я разговаривал с начальником службы безопасности издательства, она директора знает с детства, так вот она уверенно показывает, что у братьев никогда не было ни единого конфликта из-за баб. Ни разу такого не случалось, чтобы им одна и та же баба понравилась. У них вкусы разные. Вить, я вчера весь день с людьми разговаривал, потом всю
– Которого? – хмуро буркнул Огнев. – Сожителя потерпевшей или директора издательства?
– Да обоих же! Сожитель – первый подозреваемый, директор – второй, потому что потерпевшая их связывает. С одним она жила, другому глазки строила. Классический треугольник. Замажь дерьмом одного брата – автоматически оказывается замазанным и второй.
– Но для этого, дорогой мой Олег, нужно, чтобы об этом треугольнике знал убийца. У человека должен быть собственный мотив напакостить одному из братьев или обоим сразу, это раз, он должен знать о том, что между братьями мотыляется красивая бабенка, это два, и у него должна быть возможность похитить пистолет, это три. Ты гарантируешь, что в течение шести дней вычислишь такого человека? Нет, шесть дней много. Даю четыре. Мне еще нужен резерв времени, чтобы в случае чего выкинуть какой-нибудь фортель и передать дело. За четыре дня управишься?
– Ну и сволочь ты, Витя, – горестно вздохнул Баринов.
– Сволочь, – с явным удовольствием подтвердил следователь. – И уж если ты так рвешься в бой ради красивого и оперативного раскрытия, то не забудь о ревности. У нас еще есть жена Александра Филановского и его брошенная любовница, которая, между прочим, тоже, как известно, рыдала на вечеринке. Черт, не уголовное дело, а сплошные бабы, рыдающие от неразделенной любви к директору издательства. Сколько человек с тобой по этому делу работают?
– Трое.
– Кто старший?
– Ну я. И что?
– Да ничего, Олежка, ничего. Дели работу-то. Господь велел делиться, как говаривали братки времен поголовного рэкета. Не тащи все сам, ты ж надорвешься. У нас пять версий: Андрей Филановский, Александр Филановский, оба брата, бабская ревность и подстава, тебе все пять не потянуть одному. Уйми честолюбие, дай ребятам поработать.
Совет, который дал следователь оперативнику, был совершенно правильным, но абсолютно бесполезным. Унять честолюбие Олега Баринова не мог никто, в том числе и он сам. Он так давно мечтал о лаврах победителя, о том, как раскроет громкое убийство сам, без помощников, как в кино. И вот теперь волею счастливого случая у него появилась такая возможность, ибо он очень рассчитывал на помощь и поддержку Антона Тодорова, хорошего сыскаря в прошлом и обладающего огромным массивом информации в настоящем. Конечно, по большому счету, это будет не единоличное раскрытие, но ведь в отделе никто не узнает про Тодора… А вся слава достанется ему, Олегу Баринову.
Следователь Огнев все никак не мог отделаться от ощущения, что фамилию Филановского он уже слышал раньше. Промаявшись почти до конца рабочего дня, он все-таки не выдержал и зашел в соседний кабинет к коллеге.
– Тебе фамилия Филановский что-нибудь говорит?
– А это кто? – спросил коллега, не прерывая сосредоточенной работы на компьютере.
– Директор издательства «Новое знание». Слыхал о таком?
– А как же, – коллега оторвался от экрана, протянул руку к висящей на стене полке и снял оттуда затрепанную книжицу. – Вот, настольная книга следователя. Словарь блатной музыки. У тебя небось тоже такой есть. Это «Новое знание» еще в начале девяностых одним из первых стало издавать словари уголовного жаргона. А тебе зачем?
– Да так, – смущенно пожал плечами Виктор Евгеньевич. – Он у меня по делу проходит, а фамилия кажется знакомой.
– Ну, в телевизоре, наверное, слышал, я пару раз его интервью смотрел.
– Нет, я не видел… Где же я про него слышал-то? Может, в газете читал? Вот ведь засело в голове. У кого бы еще спросить?
– Сходи к Мыколе, – посоветовал коллега. – У него не память, а мусоросборник, он там всякую нечисть годами хранит.
Огнев совет оценил по достоинству. Николай Пилипенко, которого в прокуратуре звали не иначе как Мыколой, обладал феноменальной памятью, но почему-то только на имена и даты, которые не касались непосредственно его самого. При этом он мог совершенно забыть о дне рождения тещи или о том, что обещал кому-то позвонить.