Чувство Родины. Стихи и поэмы

Фирсов Владимир Иванович

КОМСОМОЛЕЦ

Вот он летит вперед, Не зная страхе, Летит, уздечкой озорно звеня! Но вбита в землю новая папаха Кривым копытом вражьего коня. Прилипла к телу мокрая рубашка, И, не познав победы торжество, Лишь первый бой увидевшая шашка Лежит неподалеку от него. Горит луна серебряной подковой. И к ней, казалось, руку протяни, Как смерть уйдет И жизнь вернется снова И возвратит утраченные дни. Те дни, в которых рядом есть невеста, Есть мать-старушка в ситцевом платке; Те дни, В которых есть покою место, Но нет седла, И сабли нет в руке, И под копыта падать не придется, Хватаясь за простреленную грудь. Достань луну — И жизнь к тебе вернется, Но ты не можешь руку протянуть! Уж лучше смерть, Чем жить без жизни, тихо! Ты умираешь — гордый, молодой, Уверенный, Что где-то мчатся лихо Твои друзья под красною звездой!

СМЕРТЬ БРАТА

Замерло в глазах родное небо… Но, и умирая, он твердил: — Я еще приду Туда, где не был, Отомщу, Кому не отомстил!.. — Кровь ползла, как пламя, по рубашке. Да, конечно, это был мой брат, Чью носил я с гордостью фуражку, Перед кем невольно виноват. Так и я, Упорно глядя в небо, Погибая, глупо бы твердил: «Я еще Приду туда, где не был, Отомщу, Кому не отомстил!»

ГЛАЗА ПАМЯТИ

Моим ровесникам, зверски расстрелянным фашистами

Лишь глаза закрою… В русском поле — Под Смоленском, Псковом и Орлом — Факелы отчаянья и боли Обдают неслыханным теплом. Пар идет от стонущих деревьев. Облака обожжены вдали. Огненным снопом Моя деревня Медленно уходит от земли. От земли, Где в неземном тумане На кроваво-пепельных снегах, Словно в бронзе, Замерли славяне. Дети, Дети плачут на руках. Жарко. Жарко. Нестерпимо жарко, Как в бреду или в кошмарном сне. Жарко. Шерсть дымится на овчарках. Жадно псы хватают пастью снег. Плачут дети. Женщины рыдают. Лишь молчат угрюмо старики И на снег неслышно оседают, Крупные раскинув кулаки. Сквозь огонь нечеловечьей злобы Легонький доносится мотив. Оседают снежные сугробы, Человечью тяжесть ощутив. Вот и все… И мир загробный тесен. Там уже не плачут, Не кричат… Пули, Как напев тирольских песен, До сих пор В моих ушах звучат. До сих пор черны мои деревья. И, хотя прошло немало лет, Нет моих ровесников в деревне, Нет ровесниц. И деревни нет. Я стою один над снежным полем, Уцелевший чудом в том огне. Я давно неизлечимо болен Памятью О проклятой войне… Время, время! Как течешь ты быстро, Словно ливень с вечной высоты. В Мюнхене Иль в Гамбурге Нацисты Носят, как при Гитлере, кресты. Говорят о будущих сраженьях И давно не прячут от людей — На крестах — пожаров отраженье, Кровь невинных женщин и детей. Для убийц все так же Солнце светит, Так же речка в тростниках бежит. У детей-убийц Родятся дети. Ну, а детям мир принадлежит. Мир — с его тропинками лесными, С тишиной, и с песней соловья, С облаками белыми, сквозными, С синью незабудок у ручья. Им принадлежат огни заката С ветерком, что мирно прошуршал. Так моим ровесникам когда-то Этот светлый мир принадлежал! Им принадлежали Океаны Луговых и перелесных трав. Спят они в могилах безымянных, Мир цветов и радуг не познав. Сколько их, Убитых по программе Ненависти к Родине моей, — Девочек, Не ставших матерями, Не родивших миру сыновей. Пепелище поросли лесами… Под Смоленском, Псковом и Орлом Мальчики, Не ставшие отцами, Четверть века спят могильным сном. Их могилы не всегда укажут, Потому-то сердцу тяжело. Никакая перепись не скажет, Сколько русских нынче быть могло!.. Лишь глаза закрою… В русском поле — Под Смоленском, Псковом и Орлом — Факелы отчаянья и боли Обдают неслыханным теплом. Тает снег в унылом редколесье. И, хотя леса давно молчат, Пули, Как напев тирольских песен, До сих пор В моих ушах звучат.

ПОХОРОНКИ

Плачут ветлы и ракиты Осенью и по весне… Плачут вдовы По убитым, По забытым на войне. Заросли травой воронки На виду у тишины. Но, как прежде, Похоронки Пахнут порохом войны. Пахнут порохом, Слезами, Дымом дальних рубежей И лежат За образами, За портретами мужей. Похоронки! Похоронки На груди моей земли Поросли травой воронки, Вы быльем не поросли. Вам и верят и не верят, Хоть прошло немало лет. По ночам открыты двери, Ждет кого-то в окнах свет. Что там годы За плечами Деревень и городов! Безутешными ночами Вас тревожат руки вдов. Вы, как прежде, руки жжете. — Не придет! — кричите вы. К сожаленью, вы не лжете, Вы безжалостно правы. Потому кричите громко, Что ничто не изменить… Похоронки, похоронки, Как бы вас похоронить!

МОНАСТЫРЬ В ДАХАУ

Еще живет войны дыханье, Еще стоят, крича, кресты… А в бывшем лагере, В Дахау, Возводят женский монастырь. Расчетливо и пунктуально… Во искупление грехов Здесь Вместо камер Будут спальни Невест, не знавших женихов. Здесь будут истово молиться Над кровью проклятой земли. Здесь будут прощены Убийцы, Что от возмездия ушли, И будет Тень креста Качаться Над страшным криком мертвых плит, И будет многое прощаться В елейном шепоте молитв… Все станет буднично, законно, Не то, что двадцать лет назад. Туристы Будут умиленно Глядеть монахиням в глаза, Читать на лицах состраданье, О гуманизме говоря, И жертвовать На содержанье Модерного монастыря. Лампады, Крестики, Иконы… Но стоны мертвых Будут жить. Елейным словом, Сладким звоном Их не удастся заглушить. Они, как птицы, будут биться Над сталью вздыбленных ракет, Напоминая, что Убийцам Прощенья не было и нет!

ЖУРАВЛИ

М. А. Шолохову

Лед на реках растает, Прилетят журавли. А пока Далеки от родимой земли Журавлиные стаи. Горделивые птицы, Мне без вас нелегко, Я устал от разлуки, Будто сам далеко, Будто сам за границей, Будто мне до России Не дойти никогда, Не услышать, Как тихо поют провода В бесконечности синей. Не увидеть весною Пробужденья земли… Но не вы Виноваты во всем, журавли, Что случилось со мною. А случилось такое, Что и осень прошла, И зима Распластала два белых крыла Над российским покоем. И метель загуляла На могилах ребят, Что в бессмертной земле, Как в бессмертии, спят, Хоть и пожили мало. Вы над ними, живыми, Пролетали, века. И шептали их губы Наверняка Ваше трубное имя. С вами парни прощались. И за землю свою Умирали они В справедливом бою, Чтобы вы возвращались. Чтобы вы, прилетая, Знали, как я живу. Ведь за них Я обязан глядеть в синеву, Ваш прилет ожидая. Ведь за них я обязан Домечтать, долюбить. Я поклялся ребятам, Что мне не забыть Все, чем с Родиной связан. Вот и грустно: а может, Я живу, да не так? Может, жизнь моя стоит Пустячный пятак, Никого не тревожит? Может, я не осилю, Может, не устою? Может, дрогну, случись, В справедливом бою За свободу России? Прочь, сомненье слепое! Все еще впереди: Все победы, утраты, Снега и дожди — В жизни нету покоя! Боль России со мною… Не беда, что сейчас Журавли далеко улетели От нас, — Возвратятся весною. Не навеки в разлуке… А наступит весна, Журавлиная клинопись, Станет ясна, К ней потянутся руки. К ней потянутся руки — Сотни, тысячи рук!.. Журавли, Человек устает от разлук. Значит, помнит разлуки!

ЛЮБОВЬ СТЕПАНА РАЗИНА

Все кучнее туман у двора. Пей, гуляй, атаман, До утра. Пей, да так, Чтобы горе забыть, Чтобы Настю навек разлюбить, Разлюбить эту чертову дочь! Начинается буйная ночь… Дремлет в ножнах Дамасская сталь, Под иконой Лампада коптит. Под ногами Битый хрусталь, Как ноябрьский ледок, Хрустит. Опьянели дружки от вина, На соломе вповалку лежат… Что ж стоишь, атаман, у окне, Что же губы твои дрожат? Ты богат, ты красив, ты силен, О тебе даже песни поют. Только вот безнадежно влюблен, Очи Настины спать не дают. Ой, не время грустить, атаман! Враг крадется неслышной тропой. Спит дружина твоя по домам, Если кто и не спит, Он слепой, Он ослеп в эту темную ночь, Он оглох в эту пьяную ночь… Настя, Настя, Ты чертова дочь, Атаману ничем не помочь! Он немало красавиц знавал, Он умел с ними ласковым быть. Настя, Настя, Он клятву давал Позабыть о тебе, Разлюбить. Настя, Настя, Сквозь ночь и туман По размашистой шумной стерне Не любимый тобой атаман Скачет к Волге На верном коне. — Настя, Настя, Прощай навсегда! — Скажет он, Уронив повода. Ой, холодная в Волге вода, Ой, случится беда… Под ногами Песок сырой. Конь с обрыва Глядит вослед. — Волга, Волга, Теперь я твой! Был лихой атаман — И нет! Нет. И нету большой беды! Волга, Волга, Прими, прости… — Он бросается в глубь воды, Руки сильные опустив. Но не тут-то было — Река Отступила, Вновь далека. — Не приму тебя, Не приму: Ты ведь нужен не только мне. Не приму тебя Потому, Что ты нужен Родной стороне…— Настя, Настя, Сквозь ночь и туман По размашистой шумной стерне Не любимый тобой атаман Мчится в битву На верном коне. Ты не знаешь, Как там, у реки, Перед ним Отступили полки… Не твоя с ним Любовь была, Не она его В бой вела!

«Нелегкое дело…»

Нелегкое дело — На зорьке вставать И жить-поживать, Долги наживать. Но надо вставать, Травы косить, Лемех ковать, Уголь грузить… Нелегкое дело — Вину признавать И жить-поживать, Друзей наживать. Но надо признать, К другу пойти, Чтобы сказать: — Слушай, прости!.. Нелегкое дело — За правду вставать И жить-поживать, Врагов наживать. Но надо вставать, Как вставали на бой, На ложь наплевать, Что бредет за тобой… Но нет тяжелей И печальней оков, Когда ни друзей, Ни долгов, ни врагов.

«Мы падаем лицом к лицу…»

Мы падаем лицом к лицу В высокую траву… Спасибо матери, отцу За то, что я живу. За то, что я могу любить, Могу любимым быть, Могу пахать, могу косить, Могу и чарку пить! Спасибо им за высоту, За эту синеву, За прямоту, за правоту, За все, чем я живу. Спасибо за уменье петь, Не думать о тепле, За счастье жить И умереть На собственной земле!

«Вечно будет с тобой…»

Вечно будет с тобой Земля, на которой ты вырос. Земля, Где на вербе Пустует осенний скворечник И уныло глядит В одинокое синее небо И не может поверить, Что птицы на юг улетели. Вечно будет с тобой Зима, где мордастые лоси, Равнодушно косясь На далекий дымок, на деревню, По заснеженным тропам Проходят в снегу по колено И пугают сороку, Что с треском слетает со стога. Вечно будет с тобой Земля, что весной оживает, Поднимает легко Над собой голоса жаворонков, Земля, где на вербе Ликует весенний скворечник И губастый теленок Глядит на него обалдело.