Чувство Родины. Стихи и поэмы

Фирсов Владимир Иванович

НЕ ТЫ

Ты траву не косила В рассветных лугах, Это наши девчата косили. И не ты ночевала В душистых стогах, И любви не твоей Наши парни просили! Ты смеешься? Конечно, Ведь ты не поймешь, Как порою Приходится нам трудновато: Надо вырастить лен, Надо вырастить рожь, Надо заново выстроить хаты. Настоящая жизнь Полным шагом идет! Смейся, я не сержусь, Мне тебя просто жалко: Ты не видела даже, Как ландыш цветет, Как на смену ему Зацветает фиалка. А представь себе: В небе зарницы снуют, Белым облаком Дремлет сирень у ограды, До рассвета Девчата у клуба поют… Вот и все. Я уйду. Но не смейся, не надо! Я теперь только понял, Что все же не ты Та, кого называть Мы привыкли красивой. Ты красивая? Да. Но твоей красоты Слишком мало Для тех, Кто

родился в России!

ССОРА

Твои глаза с моими схожи, Но ты не смотришь мне в глаза… Уходит время бездорожья, Пустые, серые леса. Зима и лето позабыты, Ноябрь дорогами идет, И лошадь кованым копытом Разламывает хрупкий лед. В такие дни Тебя пугает Пейзаж притихшей стороны И лед, Который не растает Уже до будущей весны. Любовь моя, Ты всех дороже, Не уходи, ты не уйдешь, Твои глаза с моими схожи… — Конечно, — говорит прохожий, — Мириться надо, молодежь.

«Высоко над землей…»

Высоко над землей, Далеко от земли, Облака обгоняя, Летят журавли. Сердце вырваться хочет Из клетки своей, Чтоб догнать журавлей И вернуть журавлей. Знаешь, сердце, Не каждому крылья даны… Так что ты Потерпи до весны. Скоро выпадет снег. На леса, на луга, И утихнет листвы Золотая пурга. Но бескрылому сердцу Не знать тишины До весны…

СМОЛЕНСКИЙ РОЖОК

М. В. Исаковскому

Осеннею, раздумчивой порою Опять ко мне плывет издалека В тиши полей, Окрашенных зарею, Звучание смоленского рожка. В нем свет печали и земли тоска. Переливай бесхитростные звуки, Звучи, рожок, на родине моей, Чтоб знали наши сыновья и внуки Тревогу улетевших журавлей И опустевших до весны полей. Играй, рожок! В прощальной тишине, Как в тишине закрытого музея… Играй, рожок! Но лучше — о весне, О той поре, когда мы зерна сеем И журавли — Над родиною всею. Но голос твой Под стать осенним краскам, Под стать березам, Плачущим в ночи… Ну, что ж, и грусть по-своему прекрасна, Играй, что хочешь, Только не молчи. Учи любить, но и грустить учи. У грусти есть особые слова, Особая мелодия и звуки. Вы видели, Как падает листва, Как к журавлям в предчувствии Разлуки Березы Обнаженно тянут руки? Вы слышали, как шепчется река С плывущими над нею облаками? Все это стало музыкой рожка, Пронизанной осенними ветрами И почему-то Позабытой нами. Звучи, рожок Смоленщины моей, Пленяй своейсвободною игрою. Храни прощальный поклик журавлей До встречи с ними Вешнею порою И верь, Что та пора не за горою. Когда она придет путем своим, Не смей печалью беспокоить душу, Звени скворцом или ручьем лесным, Я сына позову Тебя послушать, Чтоб не был он к природе равнодушен. Он должен верить В правоту реки, Раскованной и бешено летящей, Он должен знать, Что живы родники, Что жизнь пришла в безжизненные Что будущее наше — в настоящем. Ну, а пока Грусти, рожок, грусти, Я эту грусть взволнованно приемлю. А то, что сына нет со мной, Прости! Зачем ему в печали видеть землю? Все впереди у наших сыновей: И грусть, и радость, И печаль, и горе… Звучит рожок Смоленщины моей В осеннем вечереющем просторе. И звуку грусти зябкий ветер вторит.

О ЛИСТЬЯХ

Листва — она по-разному шуршит. Весной, совсем усталости не зная, Она минуты не живет в тиши, Она звенит — Она ведь молодая. А летом глуше слышен шум ее — Ведь молодость ушла с весенним громом, Она уже по-новому поет И думает о жизни по-иному. Придет сентябрь, Придут крутые дни, И листья загрустят и пожелтеют, С глухим ворчаньем упадут они И на земле под утро поседеют.

МАСТЕРУ ХОККЕЯ А. ФИРСОВУ

Сигары. Сигареты. Фиксы. И господа кричат: «О'кей!» А мой однофамилец Фирсов Им демонстрирует хоккей. Бей, Анатолий! Так и надо. Мы в каждом деле — как в бою. Не зря Америка с Канадой Твердят фамилию твою. Удар! — И снова вынимает Противник шайбу из ворот. Тебя по-братски обнимают Ребята, молодой народ. Ты понимаешь, Что обязан Своим ударом только им, Тем бескорыстным, ясноглазым Друзьям, соратникам твоим. Бей, Анатолий! Я доволен. Дерзай на ледяной тропе. Но знай, Что я ведь тоже воин И мне труднее, чем тебе. Не многие меня с удачей Вот так поздравят, от души. В литературе все иначе, Хоть лучше классиков пиши. Не подбегут И не обнимут, Не скажут «Здорово!», И вот Один пройдет с ухмылкой мимо, Другой завистливо вздохнет. Возникнут суды-пересуды И кто-то жарко запоет, Мол, бьет по праздникам Посуду, Мол, он по будням Водку Пьет. Пусть болтовня идет по следу! Пусть будут трудности в пути! Фамилию отцов и дедов Нам нужно с честью пронести, И в жизнь врываться без доклада, Храня уверенность свою. Бей, Анатолий! Так и надо. Мы в каждом деле, как в бою!

НА ВОЛГЕ

Над нами чайки — Это добрый вестник. Под нами — Воды молодых морей. Негромкие, Взволнованные песни, Простые песни наших волгарей! В них есть слова О Родине, о долге, В них слышатся раскаты Давних гроз… Плывем по Волге И поем о Волге, И друг от друга Не скрываем слез. Закат играет на воде упругой, И песня уплывает далеко, И я сквозь слезы Вижу слезы друга, И на сердце становится легко. Легко-легко… Ведь это слезы счастья И гордости за мой родной народ! Уже мигают бакены все чаще, И полночь над просторами встает. Пора уснуть. А нам на спится долго. Мы смотрим вдаль, Волнуемся, поем. Кормилица и труженица Волга Задумалась О чем-то о своем.

БОЛГАРИЯ

Славу Христову Караславову

Ты полстолетия упрямо Рвалась на волю Из цепей. И были низенькие храмы Вершиной Вольности твоей. А их мечети заслоняли. И минареты, Как столпы, Столетия напоминали, Что сыновья твои — Рабы, Что полумесяцы ислама К былому Заслонили след, Что отошла Былая слава Твоих дерзаний и побед. И люди молят. Люди просят По всей истерзанной земле: — Явись, явись, победоносец, Святой Георгий, на коне… Болгария! С вершины братства Мне боль твою понять легко. Мы тоже знали Цепи рабства И цену Рабства трех веков. С вершины братства Наша слава Превыше всякой высоты: На полумесяцах ислама Стоят Победные кресты. И сиротливо Минареты Молчат, безмолвные давно. Как рабства бывшего приметы, Как позабытые ракеты, Которым взмыть Не суждено!

НОЧЬ НА ШИПКЕ

Димитру Методиеву

На Шипке мгла. Последний луч блеснул Над Мавзолеем памяти нетленной. И ночь пришла. И перевал уснул. И только звезды, как глаза Вселенной. И я молчу Пред вечностью светил, Пред тишиной На бывшем поле брани… Я здесь еще сильнее Ощутил, Сколь в единеньи велики Славяне. На Шипке тьма. Но та звезда светла, Которая, конечно же, не скоро Покинет крест, Что над Гнездом орла Навек застыл торжественно и скорбно. Гнездо орла — Гнездо моей любви К тебе, земля, нашедшая свободу. Здесь каждый камень — В стонах и в крови Болгарского и русского народа. Здесь даже тишина — И та скорбит. Мигают звезды, тишину лелея. Спит перевал. Балканский лев не спит. Он сторожит Покой у Мавзолея.

МЫС КАЛИАКРИ

Метеорит легко сгорел… Не так ли И я сгорю когда-нибудь дотла? Не спит маяк на мысе Калиакри, Бесшумные Вращая Зеркала. Прибой спокоен. Ровен звон цикады. Чуть видимый, мерцает пароход. И до того чиста, Легка прохлада, Что на душе ни грусти, Ни забот. Вот так бы и стоял Над звездным морем, Глядел бы вдаль, не видя ничего, Навек забыв, Что есть на свете горе, Печаль земли И жизни торжество. Вот так бы и молчал, Дыша покоем… А там вдали, В краю моих отцов, Стоит изба над малою рекою Лицом к закату И к заре лицом. Она спокойна Мудростью крестьянской, Неторопливой жизнью на земле, Привыкшая К былому постоянству, Рожденному в доверчивом тепле. А постоянство — В беспокойной речке, В колодезном привычном журавле И в том сверчке За теплой русской печкой, За самой доброй печкой На земле… И стала тишина невыносима. И сердце Стало биться тяжело: Ведь той избе Я не успел спасибо Сказать за то привычное тепло. Видения проходят дорогие — Мостки, телеги, избы и плетни. Берет за сердце Приступ ностальгии, Неизлечимой даже наши дни. Болгария! Прости тоску по дому, По тем речным, неярким берегам, Где рвутся крыши, Крытые соломой, Навстречу золоченым облакам. Уеду я, Коль сердце бьется н а крик. И буду помнить: Тишина была, Горел маяк на мысе Калиакри, Бесшумные Вращая Зеркала.