Чувство Родины. Стихи и поэмы

Фирсов Владимир Иванович

«Под небом бирюзово-синим…»

Под небом бирюзово-синим Ясна тысячелетий вязь. Пою тебя, моя Россия, Банальной рифмы не стыдясь. Тебя веками воспевали, Храня хребты твоих основ. И песни Старились едва ли От повторенья тех же слов. Ясна, Красна Весна В России. Заря не зря столь хороша, Что тает от высокой сини Любая черствая душа. Весна явилась без отсрочки В крестьянский быт, В девичьи сны. И молча лопаются почки Под разноветрием весны. Уже не за горами лето, Оно в дороге до поры. В неярких искрах первоцветов Мне видятся его костры. Костры гвоздики, иван-чая. Костры шиповника в лесах… И я молчу, весну встречая Слезою радости в глазах. Над мутной речкой топят бани, Поет овсянка, А вдали Дрозды

такое барабанят, Что слышен поворот земли. Я снова здесь, Где мир спокоен Своей извечной чистотой, Где долго розовеют кони Над затуманенной водой, Где, тишину опережая, Заря касается полей, Где в муках Женщины рожают Своих прекрасных сыновей.

«Как уголек сожженной спички…»

Люсе

Как уголек сожженной спички, Как дым ромашек на лугу, Любовь Становится привычной. Но я привыкнуть не могу. И как привыкнуть, я не знаю. С годами Любится сильней. Ты для меня всегда — иная, Но не привычней, а ясней. Ясней глаза, Что отражают Небес весеннюю красу, Ясней любовь, Что отражает Любую страшную грозу. Ясней терпение, С которым Ты, бесшабашного, меня, Зовешь в грядущие просторы Тобой увиденного дня. Люблю, как заново рождаюсь. И в новорожденной тиши Живу, изменой не касаясь Твоей доверчивой души. Как от добра добра не ищут, Любви не ищут от любви. Я тот же, только сердцем чище, И жарче жар в моей крови. Я словно к тайне причастился Прошедших и грядущих дней. Гляди! Я заново родился Как в первый день любви моей.

ЗАРЯ

Когда отзвучавшие звездочки Тают И ветер рассвета Тревожит цветы, Непуганой птицей Заря возлетает И, крылья расправив, Глядит с высоты. Славяне В языческой вере далекой Ее чистоте поклонялись не зря. И кто-то из них В изумленье глубоком Впервые на свете промолвил: — Заря! Заря! И, минуя крутые пороги, За веком минуя встревоженный век, Неслись озаренно Славянские боги На стругах По глади раздумчивых рек. Заря отражалась В глубоких озерах, Искрилась В разгуле победных пиров. И песни слагали славяне О зорях Глухою порой У походных костров. И, крылья расправив, Веками летела Свидетелем боли, Невиданных ран Заря — На шеломах, на копьях и стрелах За землю свою умиравших славян. Заря паруса поднимала на реках. Светло озаряя глухие края, Заря научила Мечтать человека, Тянуться к заре Научила заря… А мы… Мы ее замечаем не часто. Не часто выходим на отсвет зари. И все же кричу я: — Ты здравствуй и властвуй, В полнеба, В полмира над нами гори! Не дай нам забыть Первозданного света Ни в дождь сентября, Ни в метель февраля Во имя забытого миром поэта, Который впервые промолвил: — Заря!

«Человек познавший жажду…»

Человек, Познавший жажду, Станет к рекам рваться. Песня, Спетая однажды, Станет повторяться. С ней пахали И косили, С ней детей растили. Песня — это часть России Или вся Россия? Мы учились петь У поля Спеющей пшеницы. Мы учились петь На воле И в глухих темницах, У реки, реки-петлянки, У сыча ночного, У кукушки, У зарянки, У скворца ручного. Все легко ложилось в песню Стук цепов веселых, И сквозное поднебесье, И родные села, Говорок давно известной Немудреной сказки, И солдатский шаг Железный, И девичьи пляски. Боль и радость — Все вместилось В песенное слово, Все, что было, Что простилось, Что простится снова. Потому-то и спросил я Просто так, впервые, Песня — Это часть России Или вся Россия? Как бы ни было От жажды Трудно избавляться, Песня, Спетая однажды. Будет повторяться!

ОСЕННЯЯ ПЕСНЯ

Жухнет солнечная травушка, Холодает на земле. Ты не плачь, моя журавушка, О погибшем журавле. Спят болота под осинами, Под скудеющим огнем. В сине небо над Россиею Завтра крыльями взмахнем. Поплывет под нами мглистая, Загрустившая земля, Где смеется тот, Что выстрелил Прямо в сердце журавля. Он идет по шумным улицам, Раздвигая мир плечом. Он с девчонкою целуется, Что ж! Девчонка ни при чем. Ах, девчонка! Кабы знала ты Боль потерянной земли, Ты б услышала, Как жалобно Плачут в небе журавли. И в рекламном плеске города, Увлеченная собой, Поняла б, что птицы гордые Над твоей Летят судьбой.

«Время спать…»

Время спать. Но я опять не сплю… Свет луны за окнами струится. Не лунатик я И не люблю Этот свет с глазами мертвой птицы. Выхожу из дома И бреду В снежное, полночное, лесное. Ах, луна! Ты снова надо мною Заслоняешь дальнюю звезду. Звездочка, малышка! Не печалясь, Подожди немного, И луна Поплывет, Как-парусник, качаясь, И опять ты будешь мне видна. Снова будешь весело лучиться И гореть в космической дали. Знаю, Было нелегко пробиться, Дотянуться светом До земли. Мне вот тоже было трудно: Голод В раннем детстве, В юности нужда. Я с тобой в сравненьи Очень молод. Только знаю — Это не беда. Не беда. Что многим не потрафил, Что воюю, Как и воевал, Лишь бы звезды трудных биографий Мертвый свет луны не затмевал!

«Дрозды пестрели на рябине…»

Дрозды пестрели на рябине, Клевали спелую зарю. И листья на реке рябили, Плывя навстречу сентябрю. Пылали вязы и осины. И вот Сквозь полымя огня Голубоглазая Россия Взглянула с грустью на меня. И сердце билось глуше, тише, Прося прощенья у земли, Что я не видел И не слышал, Как улетели журавли.

СЛУХ

Я три десятилетия Живу. И слышу — Звезды падают в траву. Туда, где луговая тишина, Как чистая река, Видна до дна. Я слышу Тишину моей земли В дорожной Остывающей пыли, В уныло проскрипевшем колесе И в придорожной Матовой росе. Я три десятилетия живу И чутким ухом слышу Синеву. Я слышу паутинку, Что плывет Туда, где скрылся Гулкий самолет. Я слышу Синеву родной реки, Где звезды Оставляют огоньки. Я слышу Глаз любимых синеву. И этим слухом Тридцать лет живу.

КОСМИЧЕСКОЕ

[Шуточное]

От пара в бане — синева. В твоих руках хрустящий веник. Здесь за него не платят денег, Поскольку это не Москва, Поскольку здесь не Сандуны, Куда приходят от безделья Апологеты старины И жертвы горького похмелья. Под прокопченный потолок, Как на жаровню, Лезь на полку И ахай, охай без умолку, Стегайся Вдоль И поперек, Терпи, Когда невмоготу, Омой лицо водой прохладной. А если скажут: «Ну, да ладно!» — Слезай И подводи черту. Пойди в предбанник, Покури, С соседом перемолвься словом, Поздравь его с весной, Ну, словом, О чем-нибудь поговори. И снова — в баню, Снова жарь, И снова ахай, Снова охай! Гордись ракетною эпохой, Но веник, братец, уважай. Березовый. Листок в листок. Ты чувствуешь, как он стегает. Ты невесом, Ты, не мигая, Проходишь звездный потолок, Пестрит космическая тишь, И ты, путем летящий Млечным, Становишься таким беспечным, Что на пол С грохотом Летишь! А в бане хохот. Мужики Грохочут шайками. — Гляди-ка, Упал без паники и крика. Знать, москвичи не слабаки. — Живой? Ну, отдохни, сынок, Дай кости старикам попарить. — И кто-то сверху крикнет: — Парень, А ну, поддай еще чуток! — И ты, не торопясь, плеснешь На каменку ковшом помятым. И выйдешь как-то виновато, И сразу целый мир вдохнешь. Услышишь, Как капель поет, И будешь в мыслях улыбаться, Что твой космический полет, Конечно, сможет состояться!

«Вышло солнце…»

Вышло солнце Из густого леса, По лугам ромашки разбросало, Расплескало краски голубые На поля, Где лен стоит, волнуясь. Вышло солнце Из густого леса… Клевера фонарики мигнули, Стали на огонь Шмели слетаться, Жаворонки выпорхнули с криком, И застыла песня над лугами. Утро! Утро! Все вокруг проснулось. Завтра косари пройдут по лугу, Упадут цветы, Блеснув росою, — Не гадать девчонке на ромашках… Не гадать девчонке на ромашках, А на сене с парнем Целоваться!