Чужак из ниоткуда 4
Шрифт:
— Don’t worry, Nancy, — сказал я. — Be нappy [2]
И положил трубку.
Это была длинная ночь.
Сначала в «рубку» (так я прозвал помещение Лаборатории №1, откуда мы связывались с «Горным эхом») в сопровождении Владимира Алексеевича Крата ввалились поддатые и весёлые братья Стругацкие и доложили, что задание партии и правительства выполнено: заместитель директора обсерватории Аресибо господин Генри Митчелл не выдержал прямого культурного столкновения с русскими писателями-фантастами, вооружёнными русской же водкой,
— Слабак, — пренебрежительно заметил Аркадий Натанович, развалясь на стуле и закуривая. — Даже вторую не допили, а он уже с копыт. Ну, как тут у нас дела?
Я вкратце рассказал и дал им прослушать наше радиоособщение, посланное «Горному эху».
Говорили мы по-английски, чтобы сотрудники обсерватории не чувствовали себя гостями в собственном доме.
Стругацкие и Крат прослушали сообщение дважды.
— Аж протрезвел, — признался Аркадий Натанович. — Перенос сознания от одного человека к другому да ещё и в момент смерти… Пытаюсь вспомнить, читал ли я о чём-то подобном у коллег-фантастов, и не могу.
— «Четыре стихии» Роберта Шекли, — сказал Борис Натанович. — И его же «Обмен разумов».
— Точно! — старший брат хлопнул себя по лбу. — Шекли! Ну конечно, как я мог забыть. Это всё водка, виновата, отшибает память. Не пей водку, Серёжа, мой тебе совет.
— Да я вообще практически не пью, Аркадий Натанович. Мне не нравится состояние опьянения, хотя я могу его купировать. Как и все гарадцы, к слову.
— Как это? — заинтересовался Борис Натанович. — Протрезветь по желанию?
— Ага, — подтвердил я. — И без всякого каспарамида [3]
— Полезная способность, — задумчиво сказал Борис Натанович.
— Не только она, — сказал я. — Поверьте, средний гарадец умеет многое, что обычному человеку покажется фантастикой. Хотя и те, и другие — люди.
— Что-то вроде того, что ты демонстрировал нам в Пулковской обсерватории? — спросил Владимир Алексеевич Крат.
— И многое сверх того.
— Значит, история с клинической смертью мальчика Серёжи Ермолова в городе Кушка была на самом деле совсем другой, — сказал Аркадий Натанович.
— Да, — подтвердил я. — Умер Серёжа Ермолов, а воскрес Кемрар Гели в теле Серёжи Ермолова. Который позже осознал, что он одновременно всё-таки и Серёжа Ермолов.
— Две стихии, — сказал Борис Натанович. — Слитые в одну.
— При этом, заметьте, никакой шизофрении, — сказал Аркадий Натанович. — Ты ведь не чувствуешь раздвоения личности?
— Иногда проскальзывает что-то похожее, — признался я. — Но в целом не критично. Я принял случившееся и просто стал жить дальше. А вы бы что сделали?
— Хороший вопрос! — усмехнулся Аркадий Натанович.
— Не знаю, как насчёт раздвоения личности, — заметил Мэттью Нуччи. — А мне хочется себя ущипнуть и покрепче. Убедиться, что не сплю. Что вы там насчёт русской водки говорили, мистер? — обратился
— Мэттью, — смущённо шепнул Эрик Хэнкс и даже пихнул радиоинженера локтем.
— Ерунда, — царственно махнул рукой Аркадий Натанович. — Всё нормально. Я сам хотел предложить. Грех не выпить по чуть-чуть за такое событие. Не каждый день человечество встречается с инопланетянами, а один из них, как выясняется, и вовсе среди нас! К тому же, — он подмигнул, — у меня и третья бутылка есть, непочатая.
Водка сняла напряжение и развязала языки. Весьма кстати оказалась и закуска — маленькие бутерброды из чёрного хлеба и шпрот.
— Как знал, что пригодится, — говорил Аркадий Натанович, точно разливая водку по разномастной посуде. — И водка, и чёрный хлеб, и шпроты. Нет-нет, — остановил он Дрейка, который намеревался пригубить из чашки. — Не так! Русская водка — не виски и не бренди, и пьют её совсем по-другому. Смотрите, показываю. Вот так, одним большим глотком сразу всё, — он выпил, аккуратно взял кусочек чёрного хлеба со шпротиной, занюхал, откусил, прожевал, проглотил. — И сразу же закусить — это важно. Ну, смелее.
Американцы выпили. Занюхали. Закусили. Кто-то закашлялся, но в целом всё прошло удачно, и вскоре на лицах расцвели улыбки, а в глазах появился блеск.
— Скажите, мистер… — обратился Нуччи к старшему Стругацкому.
— Аркадий, — напомнил Аркадий Натанович радиоинженеру. — Можете звать меня Аркадий, Мэттью. Это старое русское имя, но греческого происхождения. Означает — житель Аркадии, область такая в Греции. Или попросту «пастух».
— То есть, ковбой, — кивнул радиоинженер. — Так я и думал. Есть в вас что-то от ковбоя.
Стругацкие засмеялись.
— Спасибо, — сказал Аркадий Натанович. — Такого комплимента я ещё в свой жизни не получал.
— Зовите меня Мэт, — сказал Нуччи.
— Так что ты хотел спросить, Мэт? — спросил Аркадий Натанович, разливая по второй.
— А, да. Мне просто чертовски интересно. Вы, русские, всегда берёте с собой водку, хлеб и консервы?
— Не всегда, но часто, — серьёзно ответил Аркадий Натанович. — Если бы у вас, американцев, хотя бы раз за всю историю случилось что-то похожее на блокаду Ленинграда, ты бы не задавал таких вопросов.
— Что такое блокада Ленинграда? — спросил Нуччи.
— Можно я отвечу? — спросил я.
Старший Стругацкий кивнул.
— Во время Второй мировой войны, — сказал я, — погибло около четырёхсот тысяч американцев. Советский Союз же потерял только по официальным данным двадцать миллионов человек, а на самом деле на несколько миллионов больше. Их них порядка миллиона человек, причём гражданских, погибло во время блокады немцами города Ленинграда, которая длилась восемьсот семьдесят два дня. Из этого миллиона только около трёх процентов погибло от бомбёжек и обстрелов.