Чужак
Шрифт:
— Что это ты, Третьяк, словно баба, начинаешь сплетни разносить?
Снег громко скрипел, когда они шли назад к крыльцу. Звякнув цепью, из конуры выбрался лохматый пес Рудой, потрусил к хозяевам. Третьяк отцепил повод, спуская пса на ночь. И все о том же заговорил: мол, бывало, что волхвам и приплачивают, чтобы выбрали неугодного для кого-то. А Жихарь богат, он может. Да и люди сегодня рассказывали, мол, Надбава сама к волхвам выскочила в носках да в одной телогрее поверх рубахи — будто вытолкнул кто. И слова сначала молвить не могла, только глядела на волхвов растерянно. А потом как кинется прочь. Еле догнали ее, неслась так, словно нечисть сил ей прибавила.
— Видишь, сам говоришь — нечисть, — заметила Карина, трепля
— А это мы поглядим, — усмехнулся в бороду Третьяк. — Если не погонишь удалого кузнеца — будет ему удача. Ты ведь для него много значишь. Видел, небось, как он на тебя глядит.
Карина вспомнила, какие яркие золотистые глаза у Жихаря, да кудри русые, да плечи широкие, руки сильные, надежные. У Карины заломило спину, как представила, каково это — оказаться в его руках, губы обдало жаром даже на морозе. А ведь и впрямь, Жихарь теперь свободен. И он придет. Пусть же приходит. Ибо тот, кого она тайно ждет, никогда не явится. А если и явится — то с бедой. Жихарь же сильный и ловкий, в кулачных боях на льду не последний боец — сама видела. Он и защитить сможет.
Но опять, как ил во взбаламученной воде, поднялась со дна души печаль. Карина тряхнула головой.
«Ехать мне уже пора. Самое время».
Монисто князя Боригора изрядно полегчало после Карининых начинаний. А то, что осталось, она припрятала на самое дно сундука. Пусть останется как память о прошлой жизни.
Пока же у нее было, за что новый обоз снарядить, прикупив соль да жито у Микулы Селяниновича. Ибо теперь у нее водились и куны, и вервицы, и мордки [123] .
123
Меховые деньги: вервица — выделанная шкурка белки; мордки — голова пушного зверька, но знак целой шкурки.
Микула посмеивался.
— С такой удачей я не подивлюсь, если ты, умница-разумница, соберешься и караван судов в Корсунь снарядишь. Эх, была бы ты парнем…
— Ты бы не столь охотно помогал мне, — лукаво улыбнулась Карина. — Быть бабой в торговом деле — своя выгода.
— И то верно. Вон погляжу — что Кудряш, что остальные твои попутчики хоть в огонь, хоть в воду готовы идти за свою ватажницу.
Во вторую ездку с Кариной неожиданно стала проситься Белёна. Знала уже от Кудряша, куда едут, но тайну хранила. Однако настаивала, чтобы и ее с собой взяли, даже ножкой топнула. И вдруг призналась горько:
— Дома мне совсем тяжело стало. Женихи хаживают, батюшка ворчит, гневится на Кудряша. А тут еще эти слухи, что Кудряш на остров; где терем княгини Ангуш, зачастил. Отец говорит: выбрала себе суженого, какой ни одной бабы не упустит.
Карина тоже знала, что Кудряш наведывается к княгине-хазаренке. Вроде ездит по приглашению, потешить песнями грустную Ангуш, да только частенько там остается. А Карине даже признался, что жалеет черноокую княгиню-иноземку: и сын у нее умер, и муж не балует, как раньше, да еще весть пришла, что в дулебских землях Дир присмотрел себе новую жену, рода знатного, старшинного, — мир крепить, себя тешить новой зазнобой. И Ангуш совсем загрустила. Кудряш же ее утешает. А как?.. И так понятно.
— В пути я хоть с ним все время рядом буду, — просилась Белёна.
И Карина согласилась взять подругу. Более того, сама ходила просить за нее оружейника Стоюна.
А для самой девушки — сколько радости! Никогда ведь нигде не бывала, а тут такое приключение! И Кудряш с ней, и милая подруга Карина. Она, как и Карина, оделась юнаком — в порты стеганые, в тулупчик светлой овчины, за плечами лук
Карина изо всех сил тащила под уздцы упирающуюся лошадь. Рядом оказался Кудряш, потянул с силой, и Карина улыбнулась благодарно. А он только смеялся:
— Ничего, Карина, пробьемся. Обещаю, что к вечеру уже к первому селищу вервиан выедем.
Карине казалось, что уже вечер. Вокруг было сумеречно, серо, как во время потемок. Ветер хлестал, а ей было жарко. Пить хотелось. Ловила снежинки пересохшим ртом.
Спас ельник густой, оберегавший от вьюги. Сюда, под зеленые шатры елей, метель добиралась редкими порывистыми толчками. И все же, когда впереди, наконец, возникли срубы вервианских изб, все были утомлены до предела. В первом же доме упали на полати, заснули кто где.
Поутру, убедившись, что круговерть прекратилась, вновь тронулись в путь. Карина поглядывала на Белену. Та по-прежнему держалась молодцом. И все шутила, пересмеивалась с Кудряшом. Пару раз они немного отставали, стояли на лыжне, целовались, а потом вновь шли быстро, словно почерпнув, друг у дружки сил.
Хвала богам, метелей больше не было. Но намело-то, намело! По морозной тиши двигались даже ночью, по очереди подремывая в санях. Уже знавшие путь ватажники умело находили проходы между завалами из бревен, по молодому месяцу определяли путь. Пушистые сугробы снега отсвечивали синевой. Часто снег был испещрен цепочками звериных следов. В холоде ночи выли волки. Чтобы отпугивать хищников, приходилось жечь большие факелы.
В мрачных селищах выгольцев задержались надолго. Передохнули — и вновь в путь, в глухие древлянские боры. Здесь даже веселая Белёна притихла. Ведь с детства пугали древлянами, нелюдями их называли, колдунами, которые дружат с нечистью. И когда на тропу у священного дерева к ним вышел волхв-древлянин в меховой личине с прорезями, девушка только ахнула и потеряла сознание. Кудряш тогда сильно испугался, решив, что сгубили его зазнобу тайной стрелой. Карине с ватажниками пришлось повалить его в снег, а то бы кинулся на волхва.
Тот словно и не заметил ярости пришлого. Подошел к Белене, стал растирать ей снегом щеки, привел в чувство. Что он ей говорил, никто не расслышал, видели только облачко пара от дыхания из-под личины меховой. Но Белёна ничего, успокоилась.
— Кто из вас Перунова посланница? — обратился волхв к прибывшим.
Они сначала не поняли. Лишь Карина догадалась, хоть и странным это показалось.
— Я привела людей.
— Тогда за мной идите.
Он повел их куда-то в чащу. Ни к одному из селищ не привел, а оставил среди бурелома, дожидаться велел. Они и остались ждать, хотя уже темнеть начинало. А мороз стоял лютый. Пришлось Карине учить ватажников, как обустраивают ночные стоянки в племени радимичей. Расчистили поляну, собрали возы в кучу, а вокруг своего стойбища уложили сухие древесины, подпалив их вдоль стволов, пока огонь не потек по стволам сушин.