Чужая боль
Шрифт:
— Эй, засони, вставайте!
— Шевелись, пора на работу! — стучал человек в окна, стараясь не потревожить соседей.
Женщины мигом выскакивали из домов, на ходу что-то доедали, давали последние наказы старшим.
Всем некогда. Даже обнять ребенка, сказать ему доброе слово, не хватает мгновенья.
— Эх-х, мамки! Где тепло ваше? Когда его потеряли? А и сыщете ли потом? — думал Сашка, наблюдая за бабами.
Работа на фермах была в полном разгаре. Женщины замешивали раствор, подавали его наверх ведрами, и вдруг Ритка, едва не свалившись, осела на мостки, удержалась за поручни. Сашка тут же снял бабу, отнес в тень, облил холодной водой. Понял, перегрелась баба на жаре, невмоготу стало. Ее тут же окружила бригада.
— Всем по местам! Чего скучились? Сама в себя придет, не впервой! — взялся за лопату, нагружал очередное ведро.
Ритка лежала бледная, как мел. Сашка вылил на нее еще ведро воды.
— Ты ее на ферму к нам заволоки. Хоть и вонюче, зато прохладнее, — высунулась свинарка.
— Прости, Саш, мороки тебе со мной полон короб. И как только терпишь меня такую неудельную? — потекла слеза по щеке.
— Это перегрев, со всяким случается, — успокаивал бригадир.
— Кой к черту перегрев? Беременность убрала. Уже четвертый месяц шел. А куда его? Кровью изошлась. Думала, обойдется, да не вышло.
— Ступай домой живо, пока душу не посеяла! — прикрикнул Сашка и, остановив первый же грузовик, велел отвести бабу домой. А вечером навестил.
Та, стирала у корыта, согнувшись в три погибели. Рядом старая мать охала, всплескивая руками.
— Тихо, мамка! Где мужик?
— Опять пьяный пришел.
— Покажь, где лежит, — пошел следом и плотно закрыл за собою дверь в спальню.
— Ой, мамка! Сами разобрались бы. Зачем Сашку впутала? Он из моего нынче отбивную сделает.
— И поделом козлу. Нечего выгораживать. Такого давно пора из дома гнать. Уж сколько времени с ним маешься! Другая давно подналадила гада.
— Не зуди, не лезь в семью, без тебя тошно.
— Дай я постираю, ты приляжь, отдохни.
Ритка уступила. А из спальни слышалась грязная брань. Сашка не сдерживался в выражениях и крыл мужика матом, не щадя.
— Мудило ты, отморозок! Кто позволяет в такое время аборт делать? Тебя бы самого на это кресло и выскрести по самые уши. Коль не умеешь растить, не подходи к бабьей постели, геморройная шишка! Не смей калечить бабу!
— А ты кто такой, чтоб мне указывал? Это моя семья. Как хочу, так и живу!
Послышались глухие удары в стены, в углы, в пол.
— Отстань! Оставь в покое! — вопил хозяин.
— Я из тебя, отморозок, душу вытряхну. Ты не только жену, всю семью губишь. Откуда свалилось ей на шею такое говно? Уматывай прочь и не марай углы. Без тебя ребенок вырастет и проживет семья. Не хрен с них кровь сосать, падла вонючая! Забирай свои тряпки и чтоб не видел недоноска. А появишься, своими руками башку сверну с резьбы!
— Ты, полегче тут командуй. Здесь я хозяин. А ты кто такой?
В следующий миг мужик открыл мордой дверь, вывалился из спальни в одних трусах.
Пятнадцать суток просидел он в милиции, подметал двор, всю территорию, на прохожих не оглядывался, молчал. Ритка к нему не приходила. Она за две недели пришла в себя и о мужике не вспоминала. Но к концу второй недели вызвал ее Иван Антонович и спросил:
— Так что с твоим мужем делать станем? Выкинем из деревни или поверим в последний раз?
— Сколько этих последних было? Я со счету сбилась. Троих, гад такой выбил. Все молчала. Упросил. Теперь куда дальше, ждать пока и впрямь пришибет пес шелудивый. Его дома все боятся. Мамка в сарае спит. Да провались она такая семейная жизнь. Мы без него в тыщу раз лучше жили. Не хочу о нем говорить, — зашлась баба в слезах.
— Рита, больше одного плохого слова не услышишь. Я все понял, другим стал.
— Зверь ты, не человек. Нет тебе другого имени. Сам себя любишь. Других вокруг не видишь, обормот проклятый. Сгинь с моих глаз навсегда, пропащая душа.
— Ритка, я люблю тебя! И до последнего дыханья только тебе буду верен. Прости меня, дурака. Но никогда больше не повторится плохое. На руках стану носить мою ласточку и беречь больше жизни. Слово даю, пальцем не трону, словом и взглядом не обижу. Поверь в последний раз. Больше никогда не ошибусь.
Баба впервые слышала эти слова и немела от удивления.
Яшка смотрел на нее сквозь слезы и просил об одном:
— Поверь…
Ритка забрала его из милиции, не очень веря обещаниям и клятвам мужика. А тот, вернувшись домой, натаскал воды, сам вымыл пол, подмел во дворе. Порубил дрова за домом. И вымывшись в реке до хруста, вернулся домой совсем иным человеком. Он ни на кого не кричал не ругался. Сам без просьб убрал в сарае, вынес навоз на огород. Помог теще накопать картошку в огороде, сам принес ее домой и помог почистить.
Вечером, когда все сели ужинать, впервые отказался от самогонки и с аппетитом ел горячую картошку с огурцами и луком.
— Завтра на рыбалку сходим. Принесем мамке на жареху. А потом пойду устраиваться на работу. В свою строительную бригаду, снова каменщиком. Может, и там мне поверят и возьмут обратно.
Яшку взяли с испытательным сроком в три месяца. И не ошиблись. Так и остался мужик в бригаде. Но о выпивке не говорил и не вспоминал никогда.
Только иногда, встречая Сашку на улице, отворачивал и почесывал шею. Она у него долго болела. Но пить и драться перестал. Сдержал свое слово.
Даже по большим праздникам не прикасался к стакану.
— Яш, а почему раньше вот так не мог. Сам себе приказать. Без Сашки и милиции? — спросила Ритка мужа.
— Видишь ли, я поверил в то, что все теряю. А что у меня было? Да ничего. Сомнительная компания, какая могла подставить в любой момент.
— А родители? Отец, мать?
— Их по сути не было. Мать я видел в последний раз в прошлом году. Она меня не узнала. Шла с каким-то мужчиной, как всегда пьяная. Я молча прошел мимо. Отца никогда не знал и не видел. Ну, а на улице прав кто сильнее. Я и этим не отличался. Выживал за счет сильных. Меня жалели. А тут хозяином стал. Многого не понял. Пришлось ценности переоценить. На улицу снова уходить не хотел. Дал слово себе. И держу пока живой. От своего не отступлю. Улица для меня могила. Я там не выдержу. Знаю, что никому не нужен. А здесь я хочу, чтоб меня хоть немного любили. Меня никто, никогда не уважал и не любил. Я это знаю. А хочется, чтоб считались и ждали, чтоб встречали и радовались, как другим, и я был бы самым счастливым на земле человеком. Мне вообще-то немного надо: каплю тепла и немножко любви, кроху понимания и я за это отдам всю свою душу.