Чужая боль
Шрифт:
В тот день Сашка один возвращался из поселка. Уже темнело. И на дороге, ну как назло, никого из знакомых. Дома Мишки никак не миновать. Прямо от него шел мост на деревню, И Сашка, нагруженный сумками, издалека увидел громадную фигуру человека, сидевшего на лавке. Отступать было некуда. Сашка решил идти напролом, зная, что может оказаться в реке, под мостом, где коряги торчат пиками и воронки, крутившиеся вокруг, унесли не одну жизнь.
— Будь, что будет! — решил человек.
— А ты, как вижу, не боишься темноты! Ведь здесь на мосту и оступиться можно, — услышав голос Мишки.
— Мне тут каждая доска знакома. И бояться нечего.
— Может, передохнешь? — предложил как-то вкрадчиво.
— Что же, не помешает. Идти далеко, автобуса теперь не дождешься, — свернул к скамейке и сел рядом, поставил перед собою сумки.
Из них выглянула игрушечная морда мартышки, свиная рожица, кульки с конфетами и печеньем.
— Бабам гостинцы набрал? Не поскупился. Я вон своему тоже всего приволок. Только другое, машинки, да тракторы, других игрушек не признает, а конфеты вообще не ест. Смешной пацан. Я в его возрасте мешками их лопал.
— Может быть. Только не за этим ты меня позвал. Давай, говори, что надо. Пора нам ставить точку на всем. Хватит базара! — терял терпенье Сашка.
— Ты торопишься?
— Дома ждут.
— А мои спят. Вот и я вышел подышать.
— Удачно вышел. Прямо на ловца и зверь выскочил.
— Это ты себя зверем назвал? Ну и насмешил, прохвост! У меня в доме три ружья. Каждое бьет без промаха. Если надо, уложу так, что и не охнешь.
— Чего ж медлишь?
— Тут тебе не зона. А мне туда вертаться охоты нет. Сын имеется. Тебя, хоть и придурок, искать станут. Конечно, первым делом под мостом. Найдут пробитого. Кого в браслеты возьмут? Конечно, меня.
— Чего ж звал?
— Разговор имею к тебе. Давний и больной, — собрался человек в большой ком. Сашка ждал.
— Ты помнишь, как на зоне чифира надрался и в кураже пропорол мне пузо финачем? Я три недели в больничке отвалялся.
— Сколько тому времени прошло?
— А должок остался. Я этого не забыл.
— Что? Сейчас расквитаемся?
Мишка рассмеялся, указал на сумки:
— С пробитым пузом не дотянешь! Да и здоровому допереть тяжко. Вон мой, хоть и мелкий пацан, а секет, что тяжкое надо нести здоровому. Слышь, дети у нас с тобой. Их растить надо. Может, мой пацан дружбанить с твоим будет.
— А за что ты на зону влетел? — спроси Сашка впервые.
— За баб! Сразу за двоих. Обоих изувечил А они живы, хоть и калеки. Жену и тещу уделал, Я ж в кабак пошел дочку обмывать. А они ее на запчасти сдали, она с болезнью Дауна родилась. Меня не предупредили и сказали, что умерла. Я не поверил. Всех врачей на уши поставил, но было поздно. Ты представляешь, что это такое. Мое согласие уже не потребовалось. Ее успели расчленить, мою Элизабет. Ну, какой я пришел домой, лучше не вспоминать. Целый наряд полиции ворвался следом. Если б не они, обоих на части порвал без жалости.
— А как же Настя?
— Она была до того. И если б не она с cыном, я свихнулся бы в тот день. А тут мальчонка едва увидел меня, папкой назвал. Вот ради этого жить стоит. И ничто больше не заставит меня рисковать. Ведь Настя не призналась, что беременна от меня. Иначе все было бы по-другому. Мы поругались, и я ей хотел отомстить. Вот и отомстил, а та первая, вместе с тещей пила запоем. Я не знал. А когда дошло, было поздно. Никого у меня не стало, кроме могилы моей первенькой. Не смог я ее сохранить. А эти двое и теперь живут. Вон в том доме, почти напротив.
Нет у них никого, даже драной шавки, никто не приживается в проклятом улье. А и я чуть башки не лишился. Знаешь, как тот наряд милиции меня колотил, успокаивали, чтоб не наделал шухеру больше того, что натворил. Им моих примочек век не забыть. Страшнее чертей и теперь ходят. Но живы себе на горе, — хохотнул глухо и добавил:
— Если б размазал, тянул бы очертенный срок. А так отделялся тремя годами. Судья вошла в мое положение и признала аффект. Тут и сын родился. Здоровый, нормальный бутуз, добряк и весельчак. Короче, весь в меня. Я им, как орденом, горжусь. Настоящий мужик растет. Давай и мы ради них забудем прошлое. Нельзя жить вечным злом. Память не всегда бывает доброй подругой. Случается, такой финт выкинет, хоть волком вой. А ведь мы люди, отцы. Надо своих мелких на ноги ставить. Ведь это здорово, когда приходишь с работы, а сын прыгнет на руки, заглянет в глаза и скажет:
— А знаешь, я очень ждал и скучал по тебе.
— Что еще нужно, если в семье ждут и любят.
— Как ты прав! — согласился Сашка.
— Давай забудем все. Будто и не было зоны. Главное, живы мы, и у нас есть дети. Вот он спит, а я каждое его дыхание чую, как самого себя.
— Мне мои не меньше дороги! — согласился Сашка, увидев машину, идущую в деревню. Это опять Иван ехал из города, отвозил детям продукты.
— Садись. Подвезу! — предложил Антоныч. И двое мужиков впервые за годы подали друг другу руки.
— …Ну, что? Помирились с Мишкой?
— Да мы и не ругались.
— А в милицию как загремели?
— По глупости. Все выясняли, у кого кулаки покрепче! — хохотнул Сашка беззлобно.
— А чего стоило вытащить вас оттуда, это ты знаешь? До самого полковника допер. Все объяснял, какие вы хорошие и оба необходимые на работе. Поверил, отпустил, но предупредил, что в другой раз на слово не поверит и законопатит обоих за хулиганство. Врубился? А это судимость и срок. Так что держите свои кулаки на привязи. От того всем спокойнее будет.
— Да мы помирились.
— Видел! Но надолго ли? — засомневался человек.
Высадив Сашку у дома, покатил дальше без: оглядки. А Санька увидел в окне жену и дочь. Они обе не спали и ждали его, тревожась, как минет он эту сумрачную дорогу. Но все обошлось благополучно.
Утром, едва семья встала, к ним приехали гости из города. Наталья Никитична начала выкладывать из сумок огурцы и помидоры, Павел Антонович заспешил на речку. Он предупредил, чтоб к завтраку его не ждали, хочет позагорать и насладиться природой. Никто его не отговаривал. Только Сашка, воткнув в рот помидор, выскочил из дома следом. Надо было будить баб.