Чужая душа

Корнилова Наталья Геннадьевна

Голос был приятный и очень вежливый, но медоточивые интонации в сочетании с наглой угрозой вызвали у меня внутри какую-то душную, ватную пустоту, начавшую оседать к ногам.

– Вы меня поняли?

– Одну минуту, – проговорил Родион, вдруг энергично показав мне на дверь и оживленно зажестикулировав. Я поняла, что он просит осмотреть пространство возле офиса. – Вы, собственно, от кого звоните, уважаемый?

– А это для вас, господин Шульгин, никакого значения иметь не должно. Так что мое дело предупредить, ваше дело – усвоить и принять решение.

– Понятно.

– Очень хорошо,

что вы понятливы. На аванс вы уже наработали, так что денег Ельцовой возвращать не надо. Тем более что у нее их и так нормально.

По мере того как разматывался этот занимательный разговор, я выскользнула из кабинета и включила в приемной камеру внешнего обзора. Уже достаточно рассвело, чтобы подходы к нашему офису были в радиусе видимости. Ничего не углядев, я осторожно выглянула из-за двери. После того как я прошла несколько шагов от офиса, я увидела, как от меня быстрыми шагами удаляется человек. До него было метров пятьдесят.

Памятуя о вчерашней истории возле бани, я не стала преследовать его. Пуля в голову – вещь мало способствующая аппетиту за завтраком.

Я вернулась в кабинет босса.

Он был мрачен и снова вопросительно смотрел на коньяк.

– Неприятная вещь, Родион Потапович, – сказала я. – Что же будем делать? Продолжать расследование?

– А ты думаешь, Мария, будет лучше прогнуть коленки перед каким-то анонимным утренним негодяем? – сердито сказал он. – Конечно, будем продолжать. Тем более что есть подвижки.

– Что вы предполагаете делать сегодня? Наверно, стоит обратить более пристальное внимание на Кристалинскую?

– Да. Ты сегодня пойдешь к ней. Я дам тебе указания. Позже. Это будет проверка. Только ради бога, будь осторожна. Полагаю, звонили люди ее бывшего мужа Туманова-Грифа. Это вероятнее всего. Хотя могут быть и неизвестные фигуранты.

Он выглядел откровенно расстроенным.

– Будь осторожна, – повторил он.

И я невольно вздрогнула, когда перед глазами вдруг встало бледное лицо Ксении, оттененное темными волосами, – лицо, которое могло бы показаться наигранно киношным, с дешевым закосом под Лиз Тейлор в роли Клеопатры, если бы не неподвижные большие глаза и властный рот. Мой ночной кошмар. Да… этому Алексею Ельцову, виновен он или нет, страшно повезло с этой женщиной и одновременно страшно не повезло. Лично мне, при всех его талантах, Алексей показался каким-то незначительным и… микроскопическим, что ли, на фоне этой женщины – Ксении. Ксении, у которой определенно опасные дела с ее первым мужем. Властная и решительная, она легко может использовать Алексея в качестве разменной монеты в достижении каких-то своих целей. А он как раз подходит на роль пешки в пока что не совсем понятной мне игре…

Ведь именно ей звонил Куценко со своего мобильного целых пять раз, и именно ее, Ксении, номер стал последним, который он набрал в своей жизни.

* * *

Ксения открыла мне с таким безразличным лицом, будто я привычно зашла к ней по-соседски, скажем, попросить подсолнечное масло или спички.

– А, Мария, – произнесла она, чуть растягивая слова, – вы ко мне?

– Разве, кроме вас, есть еще кто-то?

– Не будем. Заходите, прошу.

– Я вас надолго не побеспокою. Просто я хотела

задать вам несколько вопросов, опять же по делу вашего мужа. Это недолго. Простите, что не позвонила предварительно. Вы не против, что я вас отвлеку от ваших дел?

Она пожала плечами:

– Да, пожалуйста. Только, знаете ли, у меня мало времени. Через двадцать минут я должна уходить.

– Да я больше и не отниму.

Ксения прикуривала от стоящей на журнальном столике изысканной зажигалки в виде сфинкса, я украдкой взглянула на нее, вспомнила, каким демоническим существом предстала она в моем сне, и подумала, что Самсонов был прав, когда говорил, что из таких женщин выходят незаурядные личности. Даже если она виновна, даже если Ельцов ее покрывает… нет, он никогда не скажет ни слова против нее, этот мужчина-мальчик. Таких женщин, как Ксения, не выдают, ради них идут на плаху.

Я спросила, чувствуя на себе ее отсутствующий взгляд:

– Ксения, скажите, пожалуйста, о чем вы говорили с Георгием Куценко по телефону вчера? Приблизительно часов в одиннадцать или около того.

Ксения помолчала, видимо, припоминая, и наконец медленно заговорила:

– Вы что, поставили мой номер на прослушку?

– Ну что вы, я же не из ФСБ.

– Так откуда вам это известно?

– Все очень просто. Он сам мне сказал, – быстро ответила я и отвернулась. Лицо и глаза Ксении упорно навевали мне ассоциации с сегодняшним ночным кошмаром, хотя сегодня она была красива, как никогда.

Я услышала ее недоуменный голос:

– А вы не ошиблись?

– А почему я должна ошибиться?

– Куценко никогда не говорит с посторонними о своих личных делах. Тем более женщинам. Вы, Мария, все-таки должны быть откровенны. Мы ведь, кажется, преследуем одну и ту же цель, не так ли?

Я огладила кончиками пальцев свой подбородок и медленно выговорила:

– Да, конечно, вы правы. У нас одна и та же цель. Что касается Куценко, то и тут вы правы. Ничего он мне не говорил, а только темнил, сколько хватало сил и актерских данных. С последними у него туго. Но мы отвлеклись. Ведь вы не будете отрицать, что такой разговор был?

Ксения вяло повела плечами и ответила:

– Допустим. Но что с того?

– О чем был разговор? Ксения, от вашего ответа может зависеть свобода и даже жизнь Алексея. Я ведь не из праздного любопытства спрашиваю.

Кристалинская затушила сигарету и ответила:

– Мы договорились увидеться. В смысле – встретиться. Хотя чем меньше я его вижу, тем лучше. Мы встретились с ним через двадцать минут после его звонка и говорили об Алексее. Еще вопросы?

– Когда это произошло? Я имею в виду – когда произошла ваша встреча с Куценко?

– Вы же сами говорили, Мария.

– Так, значит, в самом деле в одиннадцать, в начале двенадцатого?

– Где-то так.

Куценко приехал в свою гребаную баню номер тридцать примерно в одиннадцать двадцать пять, припомнила я.

– Значит, в основном речь шла об Алексее? Значит, этому Куценко есть что сказать? Я к тому, что Георгий Станиславович упорно твердил мне, что в делах Алексея Ельцова он, как говорится, мало понимает и вообще помнит его только в детстве, а с тех пор много времени прошло. Это правда?