Чужая корона
Шрифт:
На девятый день шторм прекратился. Мы к тому времени уже прошли Немирный берег и вплотную приблизились к Златоградью. Для тех, кто хорошо знает тамошние места, уточню: мы были в одном переходе от Кишкыдыра.
В Кишкыдыр мы заходить не стали, а двинулись сразу к Гарагамышу. Гарагамыш — это большой богатый город, но он очень сильно укреплен. А у нас тогда было всего только семь наших крайских челнов. Поэтому мы остановились далеко в море, положили мачты, затаились и, не подавая никаких признаков жизни, ждали два дня и две ночи. Но никто из других куреней к нам не пришел. Зато утром третьего дня мы увидели, что от берега прямо на нас — они нас не замечали — идут пять златоградских купеческих
Так тогда у нас и было. Пан Павал, пан Дуля и мы кинулись к карамузалу, а остальные наши четыре челна взялись отгонять купцов от берега.
Карамузал захватывают следующим образом: один наш корабль заходит к нему с кормы (тогда это был пан Павал), а два других (пан Дуля и мы) цепляются с бортов. Чтобы легче было цепляться, мы предварительно обстреливаем врага из аркебузов. У каждого из нас при выходе в море обязательно должно быть по два аркебуза, по шесть фунтов пороха и по доброму запасу пуль. Так что пальбы всегда бывает достаточно. А потом все очень просто: наши корабли сходятся, наш корабельный голова Ахрем дает отмашку, я, корабельный есаул, кричу: «Ш-шах! Разом!» — и мы, абордажная команда, сабли наголо, прыгаем к ним через борт. Дальше так: Ахрем и те, кто остался с ним, продолжают стрелять из аркебузов, а я и мои люди рубим, рубим, рубим неприятеля и при этом стараемся как можно быстрее прорваться на корму. На корме, на возвышении, у них стоят пушки, которые бьют по нам картечью, пушки нужно захватывать. А еще их капитан, по-златоградски «капудан», он всегда на корме. Капудан для златоградцев — это как бы живая хоругвь. Убили капудана или хотя бы просто взяли в плен — тут златоградцы сразу же сдаются. Поэтому очень важно, чтобы именно твой челн первым успел зайти к ним с кормы. Но в том бою не мы, а пан Павал первым зашел к карамузалу с кормы. Он и капудана захватил. Поэтому ему было три четверти добычи. И вся честь тоже досталась ему, а это мне тогда было особенно обидно.
А потом мы ловили купцов. С ними мы совсем легко расправились. И добычи там было очень много, я же вам уже говорил, что Гарагамыш очень богатый город.
Одна беда: пока мы гонялись за купцами, горожане нас заметили и послали за нами погоню — сразу пять карамузалов. Но уже начинало темнеть, а ветра по-прежнему почти что не было, и потому мы ушли от них без особого труда.
Потом мы еще четыре недели чуть ли не ежедневно встречались со златоградцами в море, но уже не взяли и половины той добычи, которая нам досталась у Гарагамыша. И это при том, что мы были уже не одни, а сошлись с правым крылом полковничьего куреня, у нас было двадцать пять челнов: двадцать полковничьих и пять наших. Да, я не оговорился: именно пять, а не семь, потому что война есть война. А златоградцы — это достойный противник. Мало того, что мы потеряли два корабля, так еще и на уцелевших пяти оказалась большая нехватка гребцов. Вот мы, крайские, и решили возвращаться обратно. А более многочисленный полковничий курень остался на промысле.
Обратная дорога прошла у нас без особых происшествий. Единственной трудностью была, как я уже только что упоминал, наша большая убыль в людях. Так что тогда уже и мне, есаулу, голове абордажной команды, и даже самому Ахрему пришлось наравне с остальными садиться на весла. Грести — дело нехитрое. Только потом, если сразу стрелять, руки дрожат.
Но стрелять нам больше не пришлось, в устье нас никто не поджидал, и мы беспрепятственно вошли в Харонус, а уже под вечер прибыли в Селитьбу.
В Селитьбе еще с утра стало известно о нашем возвращении, так что на пристани нас встретили как полагается — каждого коркой и чаркой. Потом пан Павал сказал короткую, дельную речь. Потом мы поснимали шапки в память о тех, кто, как в Селитьбе выражаются, «ушел за солью», то есть остался на морском дне. И уже только после того, как все снова понадевали шапки, пан Солопий поинтересовался, много ли мы на этот раз напромышляли. На что пан Павал с достоинством ответил, что этого с лихвой хватит и нам, и Селитьбе, и вообще всем добрым и славным панам.
Такой его ответ всем пришелся по вкусу. В толпе стали кричать: «Ш-шах!», «Разом!», «Любо!» и тому подобное. А мы тем временем начали выгружать добычу на берег. Питье и съестное сразу относили к загодя расставленным столам, а все остальное было доставлено в кошевую скарбницу, в нашу крайскую подклеть, и там до поры опечатано.
Когда все прочие приготовления были закончены, мы посели за столы и принялись пировать.
Пир, с небольшими перерывами, продолжался три дня. За все это время я ни разу, так уж получилось, не беседовал с паном Солопием.
Только уже на четвертый день, когда нас, крайских старшин, позвали в скарбницу брать свою крайскую долю, пан Солопий наконец обратился ко мне. Он сказал:
— Дивлюсь я на тебя, пан Юрий! Вот все, даже язва пан Павал, о тебе так добро говорят, а ты молчишь. Отчего это, а?
Это он мне намекал, что вот сейчас приступим к дележу и мне, такому боевому есаулу, ни гроша не достанется. Может, он хотел, чтобы я стал выпрашивать у него свою долю, которую я еще заранее пообещал ему.
А может, он просто проверял меня. Как было на самом деле, я не знаю. Но ответил я так:
— А чего мне говорить? Я свое уже сказал. И ты сказал. Так или нет?
— Так, — отвечал Солопий, улыбаясь. — А пока что иди.
Я и ушел. А они остались делить добычу. Тогда добычи вышло много — не говоря уже про старшин, на каждую уключину и то вышло по сто двадцать дукатов. Наши опять стали гулять. А у меня не было ни гроша. Зато у меня теперь был свой собственный корабль до самой зимы. Разве этого мало? Я ходил по Селитьбе, подбирал себе команду, а также водил разные беседы с другими корабельными головами, которые так же, как и я, собирались опять подаваться в море.
А кормился я у нас, в крайском курене, из общего котла. Да, кстати будет сказать: там при каждом курене есть так называемый общий котел. Это такая побудова, в которой кормят всех своих, оставшихся без денег. Кормят, по тамошним меркам, довольно сносно. Вот я там и кормился чуть ли не целый месяц.
После чего мы, двадцать три челна из разных куреней, вышли на промысел. Вел нас пан Гуго Эриксон, бывалый человек, из вражцев. Мой челн шел четвертым, и это довольно почетно, особенно если учитывать то, что я впервые самостоятельно выходил на промысел. Настроение у меня в тот день было очень хорошее.
На третий день оно стало еще лучше — мы взяли большую добычу. На пятый — еще. На девятый — еще. Дважды за это время мне удавалось первым заходить с кормы и брать капудана.
Потом был очень сильный шторм, после которого мы потеряли всех своих из виду. Тогда мы опустили мачту и принялись ждать. Вскоре мы увидели корабль. Это была златоградская фелука. Фелука — это вам не карамузал, с ней можно сойтись и один на один. Я так и решил. Мы кинулись ей наперерез. Одни паны гребли, а другие стреляли. Златоградцы тоже стреляли, но не так метко, как мы. Когда наши корабли стали сходиться бортами, я закричал: «Ш-шах! Разом!» — и первым прыгнул к ним на палубу…