Чужая маска

Маринина Александра

– Не знаю, Светлана Игоревна, – вздохнул следователь. – Но хочу понять. К сожалению, выяснить это точно сейчас уже невозможно.

– Поговорите еще раз с этой женщиной, с Людмилой. Может быть, она все это выдумала? Бред больного воображения?

– Это невозможно.

– Почему?

– Она умерла.

– Как… умерла? – пробормотала Светлана побелевшими губами. – Отчего?

– Отравилась. Покончила с собой. Написала чистосердечное признание и выпила яд. Вот такие грустные у нас с вами дела, Светлана Игоревна.

– Что же, выходит, по-вашему, Леонид решил уйти из жизни, но у него не хватило на это мужества, и он попросил ее застрелить себя? Нет, не верю.

– Но больше нам с вами верить не во что. Исиченко детально описала все, что произошло. Это мог

сделать только человек, который сам совершил преступление. Она сказала, в какой одежде была в момент убийства, и на этой одежде обнаружены частицы пороха. Это значит, что человек, одетый в эту одежду, стрелял из огнестрельного оружия. Она описала машины, которые подъезжали к вашему дому, пока она ждала Леонида. Она даже описала коробку, в которой ваш муж оставил для нее пистолет. Кстати, вы не знаете, откуда у него пистолет?

– Не знаю, – удрученно покачала головой Светлана. – Но все равно я не верю.

– Может быть, вы и правы, – согласился с ней Ольшанский. – Может быть, ваш муж и не просил Людмилу об этом. Она убила его сама, по собственной инициативе. Может быть, просьба вашего мужа ей просто привиделась, пригрезилась. То, что она была психически нездорова, сомнению не подлежит. Но, так или иначе, Леонида Параскевича убила именно она. И нам с вами придется этот факт признать.

– Господи, как чудовищно… – прошептала Светлана. – Как страшно.

Глава 11

Всю неделю после выборов Сергей Николаевич Березин мало бывал дома, уходил рано утром и возвращался вечером, обычно не один. Он объяснял Ирине, что через месяц старая Дума сложит свои полномочия и вновь избранные депутаты приступят к дележу мест, кресел и должностей. К этому следовало готовиться заранее, объединяться в блоки, прорабатывать кандидатуры, продумывать стратегию парламентской борьбы при избрании спикера и председателей комитетов. В то же время Березину как депутату нельзя было больше заниматься бизнесом, и ему нужно было свернуть свое участие в коммерческих предприятиях, получить свою долю и с честью выйти из денежной игры. Одним словом, работа предстояла большая, и Сергей Николаевич погрузился в нее с головой. Кроме того, он не забывал и о популярности, поэтому почти ежедневно в их доме были гости – то товарищи по партии, то представители прессы, то просто старые друзья и знакомые Березина. Конечно, Сергей Николаевич всегда звонил Ирине и предупреждал, что выезжает и приедет не один, но все равно она была в постоянном напряжении, потому что понимала: даже если он предупредит ее за час до приезда, она не успеет обеспечить ему такой прием, какого он требует, поэтому все должно быть готово заранее, чтобы за оставшийся час только накрыть на стол, «сделать красиво» и разогреть блюда.

– Ира, – возбужденно говорил ей Березин, – твои кулинарные способности натолкнули меня на мысль о русском стиле. Это блестящая идея. Я не собираюсь играть в русофила и великодержавного шовиниста, но политик, который не столько ориентируется на Запад, сколько черпает силу в чем-то традиционно русском, должен вызывать симпатию. Если бы я был толстым и лоснящимся, то походил бы на купца, который увяз в русофильстве только лишь потому, что толщина щек закрывает ему обзор и не дает широко раскрыть глаза. А у меня внешность вполне европейская, я езжу на хороших дорогих машинах и ношу хорошую дорогую одежду, у меня молодая стройная жена, и слегка русифицированный стиль быта придаст неповторимость и изюминку моему образу. Как ты считаешь?

Она ничего такого особенного не считала, потому что в политике не разбиралась и интереса к ней не испытывала. Но в то же время помнила: у нее с Сергеем договор. Обоюдно выгодный договор, согласно которому он получает приличную жену, а она вырывается из цепких лап Рината – профессионального сутенера, эксплуатировавшего своих девочек, как рабынь на хлопковых плантациях. Березин свою часть договора выполнил, при помощи Виктора Федоровича сделал так, что Ринат теперь Ирине не страшен. Вот и она должна выполнять свою часть – играть роль такой жены, какую хочет иметь Сергей Березин. Поэтому каждый день в доме были борщ

с пампушками, пироги, кулебяки, мясо молочного поросенка, холодец. Но все это, разумеется, не отменяло и европейских напитков и закусок. Ирина занималась ведением хозяйства с удовольствием, перечитывала кулинарные книги, выискивала все новые и новые рецепты, смело экспериментировала, каждый раз с робким удивлением убеждаясь в том, что у нее опять все получилось отменно, и, несмотря даже на то, что в описании технологии было место, которого она не поняла, она чисто интуитивно сделала все правильно. Ей нравился запах, исходящий от разогретой раскаленным утюгом ткани, когда она гладила постельное белье или сорочки Березина. Ей нравилось каждое утро, после того как Сергей уйдет, убирать в квартире, вытирать пыль, пылесосить паласы и мягкую мебель. Однажды, войдя в спальню и принявшись за ежедневную уборку, она задумчиво присела на край неубранной постели, потом прилегла, уткнувшись лицом в подушку, на которой спал Березин. От подушки исходил едва различимый запах его кожи и волос, тонкий и приятный. Точно так же пахло от него, когда он приходил вечером не один и при всех целовал Ирину в щеку и в краешек губ. Несмотря на связавший их смертный грех, ей все больше нравился этот привлекательный мужчина, спокойный, деловой, сдержанный. Она и не думала обижаться на некоторые его замечания и порой оскорбительные выпады, потому что понимала: общего греха на них – поровну, а она, кроме того, еще и шлюхой была, тогда как Сергей вел жизнь достойную и порядочную во всех отношениях.

Она лежала на его подушке, закрыв глаза, и думала о том, что, может быть, когда-нибудь она действительно станет его женой, и у них еще будут дети, и они станут настоящей семьей. С тех пор как она попала к Ринату, у нее была только одна мечта: дом, муж, дети. Дом есть, есть хозяйство, которое нужно вести, и есть мужчина, за которым нужно ухаживать. Сделано ровно полдела. Осталось сделать так, чтобы с мужчиной связывало не только хозяйство и штамп в паспорте, а нечто большее, и родить ребенка. Хотя бы одного.

Ирина вспомнила, какое встревоженное лицо у него было, когда она рассказала ему о визите Дианы Львовны.

– Она ничего не заметила? – допытывался Березин.

– Откуда я знаю, – пожимала плечами Ирина. – Судя по разговору, нет. Правда, она сказала, что я очень подурнела, но я думаю, это потому, что ей хотелось меня уесть, уколоть, а не потому, что это правда. Скажи, Сережа, а ты действительно приходил к ней в первое время после новой свадьбы жаловаться на жизнь?

– И это рассказала? – хмурился Сергей. – Диана всегда была злой. Всегда любила выдать чужую тайну публично и наслаждалась, глядя на неловкость и смущение другого человека.

– Значит, приходил?

– Приходил. И что?

– Ничего, просто было бы лучше, если бы ты вспомнил, что ты ей тогда говорил. Это уберегло бы меня от многих неприятных неожиданностей. Я подозреваю, что мне с Дианой Львовной еще не раз предстоит встретиться.

Березин, пряча глаза, добросовестно вспоминал все то, что семь лет назад говорил своей первой жене, жалуясь на вторую. Что-то из рассказанного было правдой, что-то небольшим преувеличением, а что-то – явным передергиванием, и Сергею Николаевичу было неловко, но он мужественно рассказывал, потому что понимал: Ирина в данном случае права на все сто процентов, ей необходимо это знать, если она хочет соблюсти все условия их договора.

Наконец пытка откровениями закончилась, и Березин перевел дух.

– Ты очень испугалась, когда она пришла? – спросил он Ирину.

– Очень. Я ведь совсем не понимала, как себя вести. Мне казалось, что бы я ни сделала – все оказывалось невпопад. Пытаюсь говорить вежливо – нарываюсь на издевку, дескать, из грязи – в князи, из шлюх – в принцессы. Пытаюсь проявить жесткость – она требует снисходительности, напоминает, что я значительно моложе. Веду себя скромно, стараюсь не раздражать ее своей молодостью, а она тут же повторяет, что я плохо выгляжу и вообще подурнела. Знаешь, она, словно кошка с мышкой, со мной играла. Скажет гадость – и смотрит, наблюдает будто исподтишка, интересуется, что получилось.