Чужая в чужом море
Шрифт:
— Это потому, что ты слишком много думаешь, — авторитетно заявила Ллаки.
Юная африканка выглядела совершенно отдохнувшей, свежей, и ничуть не заспанной. Эстер посмотрела на нее с немного грустной улыбкой.
— Тебе кажется, что думать – это плохо?
— Нет, — ответила Ллаки после короткого размышления, — Думать, как что–то сделать — это хорошо. А думать вообще – это плохо. Сидит человек и думает: мне нечего есть. Зачем думает? Еда от этого не появится, и он будет умирать. Это плохо. Другой человек думает: как добыть еду. Он придумает, будет добывать еду, и не умрет. Это хорошо. Или еще так. Все думали: нас грабит адмирал Букти. Все думали —
— Вот это правильно, — одобрил старлей, — А я буду спать. Со вчерашнего дня мечтаю.
Он сдвинулся подальше в тень, повернулся на правый бок, и мгновенно заснул. Ллаки нетерпеливо потянула Эстер за руку.
— Ну, пошли! Пусть команданте Хена спит.
— Да, действительно, — согласилась американка, и позволила Ллаки тянуть себя в сторону военного городка, где продолжалось гульбище.
…
Поставленная на треногу водяная бочка с патрубком – это приемлемая замена душу, но никак не морю, к близости которого Хенаоиофо привык с самого рождения, как к чему–то само собой разумеющемуся, как свет днем и темнота ночью. Стоя под тонкой струйкой прогретой солнцем воды, он пытался представить себе, что рядом шумит прибой, но у него не хватало фантазии. Кроме того, его отвлекал человек, наблюдающий за ним из густой тени, справа от штабной палатки (яркая растущая луна была слева, на пол–пути к зениту). Хена старался делать вид, что не замечает наблюдателя, чтобы не портить тому азарт, но убедительно сыграть не получилось. Слишком спокойно он отреагировал на стремительно метнувшееся тело, которое прыгнуло ему на спину.
— Так не честно! – заявила Ллаки (а кто же еще), — Ты меня видел!
— Я тебя слышал, — поправил Хена, — Ты шуршала.
— Нет, ты подглядывал!
Она соскользнула с его спины и теперь оказалась перед ним. На ней была надета только одна цепочка из черных бусинок, почти неотличимых от капелек воды на черной коже.
— Я не мог подглядывать, я стоял спиной к тебе.
— Значит, у тебя глаза на затылке. А ты знаешь, что я танцевала для тебя? Потому, что я выиграла тебя в монетку. Мы играли вшестером. Правда, я немножко жульничала, но никто не заметил, значит все честно.
Изложив это длинное и несколько сомнительное умозаключение, она встала под струйку воды, подняла руки над головой, и медленно повернулась так, чтобы показаться ему со всех сторон. Потом она сделала пол–шага в сторону, и спросила:
— Ну, как?
— Красиво. Но вообще–то разыгрывать человека в монетку, не сказав ему ни слова…
— Так вот, я же тебе сказала, — перебила она, — пошли к тебе в шатер, а то у меня дома тетя, она будет до полуночи греметь горшками, а потом до утра храпеть.
— У меня там подстилка вот такой толщины, — предупредил он, показав двумя пальцами зазор примерно полтора дюйма.
— Большое дело, — фыркнула Ллаки, — мы же не спать собираемся. У тебя презики есть?
— В индивидуальной аптечке военнослужащего, — строго сказал команданте, — должно находиться не менее 2 упаковок презервативов по 12 изделий в каждой.
…
Примерно в середине ночи, после второй серии камасутры, Хена просто выключился, лежа на спине, а хитрюга Ллаки устроилась на нем сверху, и тоже заснула. С ее точки зрения, тонкая фибротоновая подстилка, служившая команданте
— Чего ты? – обиженно и сонно пробурчала африканка.
— Извини, — сказал старлей, медленно выдохнув, — Так получилось.
— Это потому, что в шатре тебе мало воздуха, — уверенно заявила она, — пошли наружу. Я покажу, как можно гадать по лунной тени. Поставлю тебя в лунный луч, и узнаю, какой ты человек, потому что на тени будет все видно.
— И что, например, можно отгадать? – спросил он.
— Всякое. Например, откуда человек родом. Это важно, да?
Хена ни на секунду не верил в действенность лунного луча, но ему действительно стало интересно, что она сможет угадать – и он согласился. Луна уже перевалила через зенит, и набрала полный блеск, сверкая на бархатно–черном небе, как серп из полированной стали. Резкая тень от фигуры команданте прорисовалась на серой, при этом освещении, глине.
Ллаки присела на корточки и сделала вид, будто внимательно рассматривает края тени.
— Вот, тут написано, как называется твоя страна. Сейчас я обведу буквы, и ты увидишь.
Она взяла первый попавшийся камешек и стала сосредоточенно чертить на глине. Эта процедура заняла у нее около минуты. Она выбросила камешек, отряхнула ладошки, и торжественно заявила:
— Гадание получилось, теперь отойди, чтобы свет Луны упал на слово.
Старлей сделал шаг в сторону, и прочел начерченную надпись: MEGANEZIA
— Joder! Как ты это сделала?
— Ты меня не слушал, — ответила Ллаки, обиженным тоном, — Я тебе говорила: на лунной тени все видно.
— Так не бывает. Давай–ка сотрем это, а потом ты расскажешь, откуда ты это узнала.
— Давай, — согласилась она, — А что мне за это будет?
— А что ты хочешь? — спросил он, поспешно ликвидируя надпись.
Юная африканка уселась на скрещенные ноги.
— Я так много всего хочу. Мне трудно выбрать. Наверное, я хочу быть, как та девушка, которая рассказывает новости на CNN, или на ABC, или, хотя бы, на Pan–Africa.
Хена исполнил свист, пронзительный, как боцманская дудка.
— Ничего себе! Это не так–то просто.
— Гадать тоже было не просто, — заметила она.
— Гм… А зачем тебе это надо?
— Как, зачем? — удивилась Ллаки, — Во–первых, меня будут видеть много мужчин. Это хорошо. Во–вторых, за это платят хорошие деньги. В–третьих, это интересно, когда я первая рассказываю людям, что где случилось. Я умею узнавать, что где случилось, а рассказать мне некому. Только у нас, в Макасо, но тут мало людей. Это не интересно. Видишь, есть целых три причины, почему мне это надо.
— Давай подумаем в цифрах? – предложил он.
— Давай. Только я не знаю, как это.
— Я тебе объясню. Ты сказала «много мужчин». А сколько? Тысяча? Две тысячи?
— Это мало, — ответила она, — Вот двадцать тысяч будет в самый раз.
— Значит, 20.000 мужчин, — повторил Хена, чувствуя себя полным идиотом, — А хорошие деньги – это сколько в цифрах?
— Ну… — задумалась Ллаки, что–то подсчитывая в уме, — Если мне будут давать двадцать американских долларов в день, мне этого хватит. Но только каждый день. В субботу и в воскресенье тоже. И в праздники. Ну, совсем каждый день.