Чужие сны
Шрифт:
– Да, конечно, - согласилась я, - работать без Аллы...
Олег качнул головой:
– Проблема не в том, что нам придется работать без Аллы. Нам придется работать ПРОТИВ Аллы. А это все равно, что пытаться с завязанными глазами обокрасть рыночного вора.
Он отвернулся и уставился вниз, на стоянку, где скучали два десятка машин. Я наверняка знала, что в своем "рациональном" состоянии Олег ничего не чувствует. Иначе поклялась бы, что спина его выражала безнадежность.
– Олежка, - тихо позвала я. Его плечи шевельнулись, - думаю, что знаю способ.
– Что за способ?
– спросил он. Очень индифферентно.
– Я иногда вижу чужие сны.
– Второй раз в жизни я выдавала свою самую страшную тайну. Об этом моем таланте даже родители не знали. А если бы знали? Напугались бы до смерти.
– Бесполезно, - коротко сказал Олег.
– Почему?
– Потому что сила ясаков оставляет отпечаток. В любом случае. Как бы ты ее не применяла...
– Но, Олежек, в том то и дело. Моя способность не имеет никакого отношения к силе ясаков. Я получила ее по другой линии.
Он медленно обернулся:
– Это точно? Откуда ты знаешь?
– Моя бабушка Лика видела чужие сны. Бабушка по отцу. Не смотри на меня так, я ведь и смутиться могу. Ну да, в роду у полковника Сторожева были ведьмы. Думаю, он и сам был еще той штучкой. Это ему здорово помогало делать карьеру...
Олег подошел ко мне почти вплотную, очень долго всматривался в лицо. В конце концов, я не выдержала и опустила глаза. А он вдруг наклонился и поцеловал меня. В щеку.
– Не знаю, было ли тебе приятно, но я старался, - совершенно серьезно сказал этот потрясающий тип, - Маргелов был прав. Ты и в самом деле - секретное оружие.
– Это можно считать официальным разрешением?
– уточнила я.
Говорят, есть три способа разбогатеть. Самый честный - найти клад. Самый быстрый - ограбить банк. И самый надежный - создать религию. Учитель Мукту с этим был согласен даже не на сто, а на двести процентов. Но, как оказалось, разбогатеть - это еще не все. Сейчас он, и Избранный, Реган, оказались в положении миланской манекенщицы, которая зарабатывала бешеные деньги... пока не умерла прямо на подиуме. Врачи констатировали голодную смерть. Бедная топ-модель так боялась потерять форму, что, практически, ничего не ела.
Финансы позволяли им жить если не роскошно, то, по крайней мере, не бедствуя. Во всяком случае, спать, укрывшись одной лошадиной попоной, и подложив под голову щит, подобно братьям-храмовникам в первых крестовых походах, нужды не было.
Нужды не было, а вот необходимость была. Избранный Реган, не смотря на все фокусы, в которых он успел напрактиковаться, был всего лишь человеком. А той, что могла его хранить, не было рядом. Поэтому Тоха, подчиняясь необходимости, снял небольшую двухкомнатную квартиру прямо в центре Белоозерска, в нахальном соседстве с "Алексой". Благо, Учение уже пустило корни по всей области, и едва Мудрый и Исцеляющий намекнул, что ищет хату с мебелью, желательно поближе к автостоянке, как немедленно получил несколько вариантов на выбор.
А братьев храмовников Антон помянул не зря. В последние дни им с Максимом приходилось, в буквальном смысле, делить ложе. Нет, не в самом буквальном. В этом оба оказались совершенно традиционными. Просто в маленькой комнате с кроватью поселилась Мара. А в большой стоял лишь один раскладной диван. И на все намеки, что можно бы расположиться как-нибудь более естественно... например, Максим с Марой, а он уж как-нибудь в прихожей, на коврике, соратник по борьбе и вере отвечал яростным отказом.
Впрочем, влюбленный Макс мешал ему гораздо меньше, чем влюбленная Мара.
К сожалению, слишком поздно он это просек. Занят был. Обдумывал планы спасения этого неразумного мира, который когда-то неосмотрительно приютил древнюю расу. И, что называется, попал.
У девчонки явно был комплекс спасателя. Такое бывает у тех, кто вырос в семье врачей. Или пожарников. И как только Учитель Мукту заикнулся о Миссии... Словом, "пора пришла, она влюбилась", Прав был Александр Сергеевич вместе с Женей Онегиным, страшное зло все эти книжки о любви. Яд похуже того, что он вместе с Максом вливал в уши пастве.
Мара вспыхивала как бумажный фантик, стоило Антону сказать ей несколько слов. Или просто подойти ближе, чем на пять метров. И это полбеды, пусть бы млела и краснела сколько угодно, если не в ущерб делу. Но - семнадцать лет! Дикий возраст. Максим первый заметил, что юбка Мары становится все короче и короче, пока, наконец, не исчезла совсем. Девочка сутками рассекала в футболочке, едва прикрывающей пуп. Ну и, соответственно, такой предмет одежды, как лифчик считала анахронизмом. Зато прически с каждым днем становились все замысловатее, макияж все ярче и смелей, поза, в которой она по вечерам присаживалась к телевизору, все откровеннее, расстояние, разделяющее ее и Учителя Мукту все короче и короче. В конце концов Антон переселился в кресло. Так хитрюга заявила, что ей было откровение - ее место у его ног. И теперь по вечерам откровенно прижималась к его колену. И плевать ей было, что Максим смотрит.
В другое время, в другом месте и с другой девушкой Антону и самому было бы плевать. Мара ему нравилась. Вернее, была свежей и непосредственной, с живым умом и чувством юмора. С ней было не скучно и не противно. Но сила, с которой он в свое время заключил пакт, была неумолима. Он мог приблизить к себе лишь мать будущего кронга. И лишь на одну ночь. Сила не могла допустить осечки, подходящий сосуд дожжен быть наполнен. И поэтому отказа у женщин Звероящер не знал. Но однажды, еще в юности, он получил довольно жесткий урок. Ее звали Катя. Просто и без затей. Черные волосы, зеленые, ведьмовские глаза, знание французской киноклассики. Он неосмотрительно решил: гори все огнем, "Любовь не торгуется, не видит препятствий и не..." Что там еще? Не важно. Катя пробыла с ним три месяца. А потом он остыл. Сила требовала большего, сила гнала вперед, сила отняла возможность любить, силе нужны были сосуды. А Катя не пережила. Она посмотрела любимый фильм, написала записку. И нырнула с восьмого этажа головой вниз. Чтобы наверняка.
Записку Тохе показали. В милиции. Пожилой чудак в погонах решил, что сумеет его пристыдить. С ума сойти!
"Я знаю, ты ни в чем не виноват, - писала она, - но и я не виновата. Есть предел тому, что сможет вынести сердце женщины. За три месяца ты дал мне столько счастья, что хватило бы на три жизни. Я "подсела" на тебя. Ты сделал меня наркоманкой. Меньшая доза - ломка. А больше дать никто не сможет. Прости..."
Во всей этой сентиментальной бредятине было лишь одно рациональное зерно: есть предел выносливости. Антон был расстроен, но выводы сделал: один день и одна ночь. Больше - летальная доза. Силе нужны новые кронги, а не новые трупы.