Чужие уроки — 2007
Шрифт:
Противоречивая реакция на программную речь Чавеса связана с явным непониманием со стороны мейнстримного общественного мнения и СМИ образа этого необычного человека, логики его «боливарской революции», проводимых реформ, а главное — пафоса противостояния Соединенным Штатам. Последнее обстоятельство заслуживает особого внимания: с одной стороны, Чавес сравнивает Буша с самим дьяволом, с другой — США были и остаются крупнейшим экономическим партнером Венесуэлы. На долю Америки приходится 55,2% ее экспорта и 28,9% импорта2. В свою очередь, Венесуэла — самый крупный поставщик сырой нефти и нефтепродуктов в страну, находящуюся под управлением «Дьявола». В год, когда Чавес почуял запах серы, товарооборот между «непримиримыми врагами» вырос на 36%! Согласитесь, русскому человеку нелегко дается осмысление перефразированной поговорки:
На самом деле никаких логических нестыковок в противостоянии Уго Чавеса и «мирового жандарма» нет и быть не может. Просто противостояние это лежит в совершенно иной плоскости, радикально отличной от привычных для обывателя бытовых критериев, — в плоскости «вечных идей», тех самых «eidos» Платона, что равно удалены и от банальности экономических сношений (живущих своей невозмутимой жизнью), и от банальности политических идеологий (вольных пребывать в непримиримой вражде). Нашему человеку, воспитанному в большевистских традициях черно-белого мировосприятия, невероятно сложно воспринимать мир дискретно: он вряд ли способен осознать, что ночная драка с соседом после бурного застолья — еще не повод поджигать поутру его амбары.
Ревностному католику Уго Чавесу дискретное понимание мира дается гораздо легче. Да и объединенному методисту Бушу — тоже. Самое время вспомнить, какой, собственно, книжкой потрясал президент Венесуэлы на трибуне ООН. Будучи давним поклонником легендарного профессора Массачусетского технологического института Ноама Чомского, могу с полной ответственностью заверить читателей, что мера критики США, представленная в трудах этого ученого, на порядок превосходит эмоциональные инвективы Чавеса. Тем не менее, книги Чомского издаются прямо под носом «Дьявола», беспрепятственно расходятся бестселлерными тиражами и формируют не первое поколение воинственных оппонентов Америки во всех уголках земного шара.
Сегодняшнее исследование посвящено Уго Чавесу и экономическому феномену Венесуэлы. Пусть, однако, вас не смущает поминание всуе платоновых «вечных идей» — сделано оно с единственным умыслом: обозначить бесперспективность анализа «боливарской революции» в рамках привычной социально-экономической терминологии. В качестве иллюстрации приведу суждение бывшего советника российского Президента Андрея Илларионова: «Патриотически мотивированная экономическая политика оказалась разрушительной для Венесуэлы, скатившейся к самому глубокому экономическому кризису в своей истории. В 2004 году доход на душу населения оказался на 37 процентов ниже, чем 50 лет назад».
Цифры Илларионова, вроде бы свидетельствующие о постыдном провале усилий «госкапиталиста» Чавеса, при ближайшем рассмотрении оказываются мыльным пузырем, поскольку за ними не стоит ничего, кроме бессмысленных в практическом отношении обстоятельств — роста численности населения и сокращения добычи нефти, главного источника доходов Венесуэлы. Но главное, почтенный представитель либеральной мысли забыл помянуть систему распределения! В середине 50-х годов доходы Венесуэлы на душу населения, почти сравнявшиеся с доходами ФРГ, целиком оседали в карманах мизерного процента представителей национальной элиты. А при Чавесе эти доходы целенаправленно распределяются между бедными либо используются для финансирования «боливарских миссий» — государственных программ, обеспечивающих бесплатную медицину, начальное, среднее и высшее образование, а также экономическое, культурное, религиозное и правовое возрождение автохтонного населения (индейцев). Не потому ли подавляющая часть населения Венесуэлы боготворит Чавеса?
Демифологизация
Осмысление Уго Чавеса и его «боливарской революции» следует начинать с разрушения мифологии, навеянной нетривиальной внешностью венесуэльского пассионария. В конце концов, «рядовой бандит» Нэнси Пелози — всего лишь перифраза стереотипа «Дикого Варвара», столь популярного в истеблишменте западных демократий.
Уго Чавес родился в семье учительницы и регионального инспектора по образованию, с детства увлекался живописью, пением, поэзией и спортом, публиковал рассказы и пьесы. После окончания средней школы поступил в Военную академию. Продолжил образование в столичном Университете Симона Боливара (политические науки). Последующие 17
Почвой для зарождения следующего мифа — о «Новом Пиночете» — послужили события 1992 года, когда политическая группа Чавеса «Боливарское революционное движение–200» (MBR—200) предприняла попытку отстранить от власти Карлоса Андреса Переса. Второй президентский срок (1989–1993) Перес начал с полномасштабного внедрения программы неолиберальных реформ (paquete — «пакет»), продиктованных МВФ и знакомых читателю до головокружения: приватизация госкомпаний, снижение таможенных пошлин, децентрализация политической системы, отпуск цен и отказ государства от участия в регуляционных процессах экономики. Жители Венесуэлы — в отличие от россиян! — перспективу интеграции в «свободный мировой рынок» восприняли резко отрицательно, высыпали на улицы и организовали повсеместно акции гражданского неповиновения. День 27 февраля 1989 года вошел в историю Венесуэлы под именем Caracazo — невиданного ранее кровопролития, унесшего три тысячи мирных жизней. Показательно, что Перес, распорядившийся о проведении карательных мероприятий, представлял «Демократическое действие» (Accion Democratica), почтеннейшую социал-демократическую партию Венесуэлы.
Глубина национального потрясения от Caracazo определяется полным отсутствием в Венесуэле традиции брутальных расправ, характерных для прочих латиноамериканских стран. Не случайно Венесуэла стала первой страной в мире, законодательно упразднившей смертную казнь (в 1863 году). В подобных обстоятельствах представление о всемирной универсальности мотива «Раздави гадину!», определяющего поведение демократических сил в критических ситуациях, служит слабым утешением.
Подполковник Чавес и его соратники по MBR–200 воспринимали президента страны Переса не иначе как национального предателя, а потому не испытывали ни малейших угрызений совести, выводя на рассвете 4 февраля 1992 года из казарм пять армейских подразделений в пригороде Каракаса. В планы инсургентов входил захват военных и коммуникационных объектов столицы, президентского дворца Мирафлорес, здания Минобороны, военного аэропорта Ла Карлота и... Исторического музея. По иронии судьбы, Чавесу с единомышленниками удалось закрепиться лишь в Историческом музее, само появление которого в списке объектов, подлежащих первоочередному захвату, свидетельствует если не о кукольно-бутафорской, то, по крайней мере, о наивно-романтической природе всего мероприятия. Спору нет — революционным традициям Венесуэлы далеко до кубинских!
В провинции сторонники Чавеса добились несопоставимо более солидных результатов, захватив власть в трех крупных городах — Валенсии, Маракайбо и Маракаи. Чураясь кровопролития, «Новый Пиночет» Уго Чавес обратился по телевидению к товарищам и единомышленникам с призывом сложить оружие и прекратить сопротивление. Результаты «путча»: 14 убитых, 130 раненых и появление на политическом горизонте Венесуэлы «народного героя и защитника» Уго Чавеса.
Спустя год президента Карлоса Переса отстранили от власти через процедуру импичмента, а еще через год (1994) новый глава государства, Рафаэль Калдера, амнистировал и выпустил из тюрьмы Чавеса. «Боливарское революционное движение–200» было преобразовано в политическую партию «Движение за Пятую Республику» (Movimiento V (Quinta) Repъblica, MVR), которая привела Чавеса к победе на президентских выборах 1999 года.
Первородный грех
Пятая Республика была призвана заменить порочную систему «Punto Fijo»3 — венесуэльский вариант «партийной демократии», по мнению Чавеса, — главного врага истинного народовластия. В 1958 году, после свержения диктатора Хименеса, достигнутого, по большей части, усилиями коммунистической партии Венесуэлы, три партии демократического толка — Демократический республиканский союз, социалисты-христиане (Copei) и Демократическое действие (AD) — заключили пакт об эксклюзивном разделении власти, элегантно оставив за бортом и коммунистов, и правых радикалов. Республиканцы вскоре растворились в демократах, и на добрые сорок лет в Венесуэле утвердилась двухпартийная система. Уделом остальных политических движений стали подполье и партизанская война, обеспечивавшая занятость вооруженных сил на протяжении 60-х и 70-х годов.