Чужие ветры. Копье черного принца

Прозоровский Лев Владимирович

— «Орел» передает какую-то психическую радиограмму… Вот, полюбуйтесь! — Аня подвинула пачку шуршащей ленты. Начальник не торопясь начал читать вслух, переводя азбуку Морзе на обычный язык:

— «… в квадрате двести тридцать шесть оказали помощь шведскому судну „Агнесса“… Обратите внимание… Обратите внимание. К радисту Евгению Птицыну едет в гости земляк из Рязани…» Что-о? — Серафим Васильевич от удивления выпучил глаза и тряхнул головой так, что очки взлетели па лоб. Укрепив их на обычном месте, начальник смены еще раз прочитал ту часть текста, из-за которой Аня назвала всю телеграмму «психической»… — К радисту Птицыну… земляк из Рязани?! Позвольте! Но ведь «Орел» идет из Англии? При чем тут Рязань?.. И

«Орел» вторично подтвердил этот текст?

— Конечно! Радиограмму подписал капитан… Он же не сумасшедший? Разыгрывать нас тоже незачем! За это по головке не погладят!

— М-да… Анечка, — серьезно и веско сказал Серафим Васильевич. — Мы имеем дело с «че-пе», то есть с чрезвычайным происшествием. Продолжайте работать с другими судами, а я позвоню начальнику.

И старый радист засеменил к своему столику, на котором стоял телефон.

Разговор с начальником длился недолго. Серафим Васильевич рассказал суть дела, с внимательным видом выслушал распоряжения, изредка поддакивая. Положил трубку. Позвонил в Управление водной охраны Комитета государственной безопасности. Дежурный по Управлению водной охраны дал домашний телефон одного из сотрудников управления. С легким смущением и робостью Серафим Васильевич позвонил этому сотруднику.

Так возникло дело, в котором оказались замешаны судьбы нескольких людей, в том числе самого следователя, кому было поручено это дело, — майора государственной безопасности Андрея Михайловича Александрова.

Майор Александров был образован, энергичен и талантлив. Ему поручали трудные дела.

Если у следователей есть профессиональная зависть, то Андрею можно было позавидовать. Процент раскрываемости дел, проходивших через его руки, был высоким. За ведомственным выражением «высокий процент» таились бессонные ночи, состязания с невидимым противником в терпении, сообразительности, смелости, усиленное штудирование немецких и английских учебников, беседы, напоминающие допрос, и допросы, похожие на беседу; сопоставления, анализы, подсчеты и — стрельба по убегающему лазутчику; засады в убежищах бандитов и — кружка парного молока ночью, в маленькой сторожке лесничего, как вкуснейший из напитков!..

— Мы завидуем тебе, Андрей, — говорили товарищи. — Ты чаще всех добиваешься успеха.

— Не надо завидовать, — отвечал Андрей. — Значит, мои руки чаще бывают в грязи… Лучше, чтоб этого не было вовсе!

Деятельность иностранных разведчиков широко рекламируется прессой. О пресловутом полковнике Лоуренсе написано несколько книг. Жизнеописание капитана Крэбба, «человека с ластами», столь бесславно закончившего свою жизнь в дни пребывания советского крейсера «Орджоникидзе» в Портсмуте, передают из уст в уста как приключенческую повесть.

Биография Андрея Александрова не интересовала никого, кроме унылого, близорукого лейтенанта из отдела кадров. И в самом деле, что в ней было интересного? Детство в глухом сибирском селении в семье охотника-промысловика… Солнечные, но такие короткие юношеские годы… Родная на всю жизнь библиотека старинного Томского университета… Лыжные прогулки с девчатами… И сразу — война!

Начал Андрей с сержантов. Служил в полковой разведке (сибиряков в разведку брали с большой охотой). Ходил к немцам в тыл, дослужился до старшины. В одном бою убили командира взвода. Принял командование взводом. Видно, неплохо командовал, потому что и после боя оставили в той же должности, присвоили офицерское звание…

Однажды — это было уже в Германии — разведчики поймали очередного «языка». Но этот был в «цивильной» одежде, солидный мужчина, усатый и нахальный. И не взяли бы его, если бы не спрятался в немецких окопах. Из любопытства лейтенант Александров пришел на заседание трибунала, когда этого усатого судили. О ужас! Подсудимый сам, с усмешечками, с цинизмом припертого к стене негодяя,

рассказывал такие вещи о своей «деятельности», что молодой офицер ушам своим не верил. В признаниях шпиона-перебежчика фигурировали и ампулы с ядом, и чистые листы бумаги, на которых при обработке химикатами выступает текст; клички тут переплетались с именами, данными при рождении; убийства соседствовали с кражами… Перед глазами армейского разведчика приподнялась завеса и обнажила такой участок жизни человеческой, о котором даже подумать нельзя было без омерзения. Вернувшись в роту, лейтенант рассказал товарищам о том, что видел и слышал, и добавил, подавив невольный вздох если не зависти, то, во всяком случае, сожаления:

— И что мы за разведчики! Вот шпионов ловить — дело другое! В сотню раз хитрее нашего… Там, братцы, особая подготовочка требуется…

Андрей сумел добиться, что после войны его взяли на службу в органы госбезопасности.

Морской порт был участком, за который отвечал Андрей перед своим начальством. Беспокойный и трудный участок! Морские ворота республики!

Эти ворота, гостеприимно распахнутые для дружески настроенных иностранцев, желающих торговать с нами, в то же время могли служить входом для прячущегося врага.

Нужно было внимательно следить, чтобы враг не проскользнул. Но следить, соблюдая нелегкий церемониал международных отношений, никого не оскорбляя излишними расспросами, назойливыми наблюдениями, сложной системой пропусков…

Естественно, что ни Андрей, ни его товарищи по работе, не смогли бы справиться с этой труднейшей задачей, если бы они не имели надежного помощника.

Таким помощником был сам народ!

Крановщики, грузчики, стивидоры, бригадиры, заведующие складами, водители автопогрузчиков, шоферы, паровозные машинисты, диспетчеры, механики, командиры производственных участков — вся дружная, многочисленная армия портовиков несла неусыпную охрану своего порта. Ни один подозрительный человек не мог бы проскользнуть здесь незамеченным. Только исключительно ловкий и хитрый разведчик дерзнул бы обмануть их.

Каждое незначительное нарушение существующей обстановки, каждая еле заметная диссонирующая нотка в общем стройном ритме — все то, что в любом другом месте прошло бы совершенно незамеченным, — здесь, в порту, и в областях, по работе с ним связанных, немедленно вызывало тревожные сигналы.

Вот почему, поговорив по телефону с начальником смены и узнав о странной радиограмме, Андрей сразу же приехал в радиоцентр пароходства.

— Ну, что у вас тут случилось? — представившись начальнику смены, спросил Андрей. Серафим Васильевич окинул взглядом невысокую, но плотную фигуру пришедшего. Андрей был в штатском: в кремовом плаще и кофейного цвета шляпе, которую снял при входе. Старому радисту понравилась та точность и быстрота, с какой явился сюда этот майор в штатском. Понравилось и то, что майор был спокоен. Радист не догадывался, что спокойствие Андрея было спокойствием врача, не имеющего права волноваться в присутствии пациента, какой бы сложной и страшной ни была болезнь.

Серафим Васильевич протянул расшифрованную радиограмму. Андрей быстро пробежал ее взглядом. Раз, другой…

— А где сейчас Птицын? — спросил он, возвращая радиограмму.

— Дома, — ответил начальник смены. — Кончил дежурство в четыре часа утра… Теперь, видимо, отдыхает.

— Так, так, — проговорил Андрей, что-то соображая. — А как бы нам с ним связаться?

— У Птицына на квартире есть телефон.

— Удобно ли отдыхающего человека поднимать с постели телефонным звонком? — с некоторым сомнением сказал Андрей. Этот вопрос, а главное тон, которым он был произнесен, привели старого радиста в восторг. «Майор госбезопасности… при исполнении служебных обязанностей… Столько власти имеет, и вдруг такой вежливый! Можно сказать, стеснительный…»