Чужие ветры. Копье черного принца
Шрифт:
— Не сомневайтесь, товарищ майор! Мы подымем! У нас это делается запросто. Сейчас прикажу — моментально прилетит! — И начальник смены с несвойственной его годам резвостью ринулся к городскому телефону.
— Нет, нет… Вы уж не приказывайте, — остановил его Андрей. — И не пугайте его… Пригласите повежливей. А я могу и подождать.
— Так точно, повежливей… Будет сделано! — пробормотал устыдившийся своей прыти радист и засеменил к телефону.
Пока ждали Птицына, Андрей обошел помещение, в котором находился. Большая комната, с двумя окнами на восток. Четыре радиотелеграфных аппарата: один работает, остальные покрыты черными клеенчатыми чехлами. Стены пестрят цветными таблицами служебного характера: тут и флаги международного свода сигналов, и схема приема-передачи, и правила техники безопасности…
Аня не имела возможности ни на минуту оторваться от работы: суда, одно за другим, каждое строго по своему графику, вызывали радиоцентр пароходства. Поэтому, мельком взглянув на Андрея, как только он появился, Аня тут же повернулась к аппарату.
Начальник смены вышел в соседнюю комнату, где помещалась аккумуляторная. Андрей подошел к девушке.
— Я не помешаю вам, если задам один вопрос? — мягко спросил он.
— Нет, нет, ничего, — кокетливо ответила Аня. — Не помешаете нисколечко.
— Вопрос вот какой: вы хорошо знаете Птицына?
— Женьку-то? — встрепенулась радистка. — Еще бы! Пять лет вместе работаем… И потом он аккордеонистом у нас в самодеятельности…
— А не мог ли Птицын сообща с радистом «Орла» устроить какую-нибудь шутку?
— Женька-то? Что вы! Конечно, нет… Он службу знает. Насчет дисциплины — не придерешься! Фронтовик, партизан… И потом, на судне любую шутку радист все равно должен вписать в бортовой журнал… А журнал просматривается самим капитаном.
— Эти порядки я знаю, — протянул Андрей задумчиво. Аня искоса взглянула на гостя. Он ей понравился. Ничего не скажешь, — молодой, интересный. Волосы вьются — позавидовать можно. Продолжая левой рукой пропускать сквозь пальцы бесконечную телеграфную ленту, Аня улучила минуту и потянула Андрея правой рукой за плащ:
— «Балтияс модес»?
— Что? — не понял Андрей.
— В Риге, спрашиваю, шили?
— Нет… В Таллине… готовый купил.
Так завязалось знакомство, которому, возможно, в дальнейшем суждено было стать интересным, если б оно не было прервано появлением вошедшего в комнату степенного медлительного парня в фуражке с морским «крабом» и форменном кителе со старшинскими нашивками на рукавах.
— Что здесь случилось? — звонко спросил вошедший. — Где авария? — Старшина настороженно ощупывал взглядом фигуру незнакомого человека, стоявшего возле Ани.
— Авария ликвидирована, товарищ Птицын, — ответил вдруг за всех незнакомый человек. — А мне вот надо с вами поговорить… Вы откуда родом?
— Я? — удивленно переспросил Птицын.
— Да.
Старшина не понимал, что все это означает. Серафим Васильевич подошел к нему на цыпочках и шепотом разъяснил. Лицо старшины моментально стало очень серьезным.
— Я из Москвы… А что?
— А вот что! Читайте.
С таким же очень серьезным лицом Птицын взял протянутую радиограмму и медленно прочитал ее, старательно шевеля губами.
— А теперь объясните, что это значит?
Старшина почесал затылок.
— Я… я ничего не понимаю.
— Подумайте хорошенько. Может, что и вспомните.
— У него на «Орле» друг плавает, — ввязалась в разговор Аня, не отличавшаяся, как из этого можно было заключить, большой выдержкой. Старшина метнул на девушку взгляд, в котором — странно! — не было и намека на благодарность за удачную подсказку. Таковы уж люди. Как часто мы гневаемся на тех, кому, в сущности, должны быть благодарны!
— Друг? Кто же это? — спросил майор.
— Первый помощник капитана Арутюнов, — поспешил ответить Птицын, продолжая коситься в сторону Ани. — Фронтовой товарищ… Вместе партизанили в Белоруссии… Я — учеником радиста, он — комиссаром…
— Интересно, интересно, — остановившись посреди комнаты, сказал Андрей. Ему и в самом деле было интересно узнать о партизанских делах этого крепыша. — И что же он — из Рязани?..
— Нет, с Кавказа он… По-моему, по фамилии видно… — сердито сказал Птицын.
— А знакомых общих у вас с ним нет? Из Рязани… — снова спросил Андрей.
— Да нет же! Сказал я вам, что с Рязанью дел никаких не имею и не был там ни разу!.. Разрешите быть свободным?
— Еще один вопрос! У вас в жизни не было ничего такого, что может иметь отношение к городу, о котором идет речь?
Это было сказано очень серьезно. Птицын понял и сдержал свое возмущение. Очевидно, дело было важным.
— Был один случай… только не знаю, сгодится ли он вам…
— Давайте, давайте, расскажите, — подбодрил Андрей.
— Это было в Полесье, в Белоруссии, во время войны. Я тогда выучился на радиста… Комиссаром у нас был товарищ Арутюнов, ну, тот самый, что сейчас помполитом на «Орле»… Мы часто переносили с места на место свою рацию, чтоб немцы не запеленговали… И вот однажды утром идем мы с комиссаром вдвоем, а навстречу нам из лесу вдруг выбегает боец в советской форме, весь драный и, видно, голодный… Упал на колени и завопил: «Братцы! Партизаны! Не погубите! Свой я… Рязанский! Из плена убежал, от немцев…»
Ну, взяли мы его, значит, на свою базу, глаза, правда, завязали на первый случай… А ночью этот «рязанский» убежал в лес… Один из наших пошел следом и накрыл его в ту минуту, когда «землячок», откопав спрятанную километрах в двух от базы рацию, начал ее настраивать… Ну, словом, оказался это засланный шпион… Во всем признался… В тот же день по приговору партизанского суда эту сволочь расстреляли… Вот и все!
Кончив свой рассказ, широколицый старшина вдруг смутился. Ему показалось, что рассказ получился пустяшный, не имеющий никакого отношения к событию на радиоцентре. Поэтому он не сразу поднял глаза на майора. Но присмотревшись, понял: майор остался доволен рассказом. Не глядя на Птицына, он некоторое время молча думал, видимо стараясь собрать воедино обрывки различных мыслей и предположений. Наконец, найдя то, что искал, майор подошел к радисту, дружески хлопнул его по плечу и сказал просто: