Чужое небо
Шрифт:
За всем этим калейдоскопом рвущих на части ощущений Баки даже не сразу заметил отсутствие капы, а как только это до него дошло, он глубоко закусил нижнюю губу, с неким подобием облегчения глотая стоны.
– Пинки Пай приснилась, сержант?
Если бы способность вздрагивать из него не вытравили на уровне инстинкта, Барнс подскочил бы под стать самой трусливой девчонке. Но его реакции долго и упорно подгоняли под машинные, методично отключая в нем самые глубинные защитные механизмы, в числе которых инстинкт самосохранения. Самыми разными способами его отучали удивляться чему бы то ни было, поэтому, в конце концов, на постороннее присутствие Баки отреагировал более чем равнодушно:
– Вижу, что нет, - мужчина охотно сам ответил на свой вопрос, продолжая спокойно и как-то даже по-хозяйски расслабленно сидеть на вращающемся офисном стуле у противоположной стены небольшого, похожего на служебное помещения, куда Баки, должно быть, отволокли отлеживаться прямо из кресла на скамье подсудимых. – Поэтому доброго утра желать не стану.
Барнсу за опытом прожитых лет не полагалось удивляться, а людей, которые могли его удивить, нашлось бы всего двое среди семи миллиардов, поэтому, глядя на темнокожего человека с черной повязкой на левом глазу – того самого, неугодного ГИДРе агента десятого уровня – Баки лишь вяло моргнул несколько раз, убеждаясь, что это не голограмма на основе его кошмаров и не галлюцинация на почве действия отборнейших химикатов.
– Я стрелял в тебя, - наконец, кое-как собрав по закоулкам сознания предательски разбредающиеся мысли, выговорил Баки хриплым, сорванным голосом. – Я… застрелил тебя.
Лицо напротив исказилось в трудно читабельной, с учетом давней травмы, гримасе, могущей означать в одинаковой степени как снисходительное «Да, что-то такое припоминаю», так и мстительное «Да, сукин сын, ты в меня стрелял, но я выжил, и теперь пришел твой час расплаты».
Так или иначе, Баки с выводами не торопился.
– Когда из меня повытаскивали весь свинец, вполне убедительно сообщили, что нашпиговал меня некий русский наемник с засекреченным позывным Зимний Солдат, - выражение лица говорившего превратилось в профессиональный покерфэйс. – Ни о каком Джеймсе Барнсе речи не шло.
Осторожно проверив диапазон доступных движений, на удивление, неограниченный, Баки медленно приподнялся на локтях от кушетки, на которой лежал. Окружающее пространство моментально пришло в самопроизвольное движение, что вынудило Барнса насильно сглотнуть подкативший к горлу ком, но быстро стабилизировалось, давая понять, что в помещении их было всего двое. Тревожный звоночек, который вполне мог быть предвестником той самой катастрофы. По позвоночнику Баки пробежал липкий холод дурного предчувствия.
– Что я сделал? – сосредоточив усталый взгляд на лице единственного присутствующего, Барнс замер в ожидании. Замер вплоть до того, что вовсе перестал дышать, а сердце в его груди пропустило удар от резкой вспышки-воспоминания того, как темнокожий человек в белом халате вонзил иглу ему в шею и как буквально в тот же момент напору бионики окончательно сдались фиксаторы. – Я так и знал…
Баки оказался слишком отвлечен рассматриванием собственных рук, оказавшихся абсолютно чистыми даже под ногтями, чтобы заметить прежнее спокойствие на лице… собеседника? Надзирателя? Еще одной неожиданно выжившей цели Солдата? Еще одного, пришедшего по его душу палача?
– Ты довел медиков до седых волос, насколько мне известно, - ровный голос Баки воспринял отрешенно и отреагировал не сразу, продолжая упрямо выискивать следы очередных чудовищных деяний на своих руках. – Заодно с ними присяжных и остальных присутствующих, но на криминал это не тянет.
– То есть, я не… - Баки соображал все еще
Видимо, уж слишком очевидно это оказалось написано у него на лице, потому что… Фьюри? Вроде бы так звали его внезапно воскресшую цель, не стал дожидаться окончания вопроса.
– Все живы и здоровы, сержант, выдохни.
И только тогда, восприняв слова как приказ, Баки вновь позволил себе дышать, заторможено сообразив, что истерзанные легкие уже какое-то время отчаянно требовали кислорода.
Что ж… Человеку, с которым Барнса не связывало ничего, кроме двух предельно конкретных понятий «киллер-заказ», определенно ни к чему было лгать. Именно так, маловероятно, но все же не исключено, мог поступить Стив, не договаривая правду во спасение, желая уберечь друга от ужасов, содеянных его темным близнецом, в очередной раз вырвавшимся на свободу.
Человек, вроде того, который сидел сейчас перед Баки, или, вернее, перед которым Баки сидел, словно изменник Родины в ожидании неминуемого расстрела, явно был не из тех, кого мог озаботить эмоциональный комфорт преступника, тем более, такого, как Барнс.
Раньше Баки об этом не думал. Исполняющему приказы ликвидатору не положено было думать ни в каком другом направлении, кроме непосредственного выполнения задания, но теперь все изменилось, и кусочки мозаики сами собой вставали на место в его голове: цель с десятым уровнем допуска, на устранение которой были брошены такие силы, цель, телохранителем которой, пусть исключительно волей обстоятельств, но, тем не менее, стал сам Капитан Америка, погнавшийся в тот вечер за стрелком…
Враг ГИДРы, кость в горле Пирса, миссия Солдата – человек, который, вполне вероятно, имел все полномочия и власть решить сейчас его судьбу, отобрав эту привилегию у младшего Старка. И не остановит его ни Черная Пантера, ни Капитан Америка, ни вердикт присяжных. Сам же Баки даже не станет пытаться. Теперь уже нет. Потому что отсутствие кого-либо из знакомых рядом, в общем-то, вполне оправдано, и будь Баки трезв, вспомнил бы быстрее: о том, что Стива он сам попросил уйти, и в кое-то веки тот изменил своему врожденному упрямству, сделав, как было велено. Хорошо, если только по старой дружбе, много хуже и вероятнее, если хваленого капитанского упрямства все-таки хватило но то, чтобы остаться. Тогда он увидел… Увидел достаточно, чтобы понять, сколько раз Баки сознательно упустил шанс не быть превращенным в Солдата. Сколько раз он фактически сам позволил им взрастить из себя убийцу, которого сам же кормил ненавистью и болью, лелеял его, как самого любимого на свете ребенка. У него был шанс сбежать, но заоблачные мечты быть человеком, а не идеальным солдатом обернулись в итоге десятками загубленных жизней. У него был шанс показать себя достаточно сильным и сдохнуть под пытками, но не сломаться. Все эти шансы он упустил, и Стив должен был наконец-то это увидеть, наконец-то понять, сколь ничтожно мало в этом новом веке осталось от Баки Барнса 40-ых.
Будь Баки трезв, он бы не удивлялся и не ужасался отсутствию знакомых рядом, а понял бы сразу: помнил бы людей в форме, сильно отличающейся от формы американских военнослужащих, помнил бы три буквы аббревиатуры…
Баки прошиб холодный пот, в виски ударил пульс, и нельзя было понять, то ли это от страха, то ли наркотики так выводились, грозя подступающей ломкой. События вторгались в расшатанное сознание одно за другим, укладывались там медленно и неохотно, формировали цепь причинно-следственных связей, удавкой завивающуюся вокруг его шеи.