Чужое знание
Шрифт:
– Да, да, расскажи. Мне тоже очень интересно послушать!
– раздался вдруг знакомый голос и Швед резко вздернул голову.
Около дверей, скрестив руки на груди, в подчеркнуто театральной позе стоял Завулон.
Швед почувствовал огромное облегчение. Сейчас и ехидный тон, и кривоватая ухмылочка шефа адресовались явно не ему.
– Ну, наконец-то, - проворчал Дункель.
– А я все сидел и гадал - чего тянешь, не проявляешься? Уж ты-то настолько увлекательную вечернюю сказку ни за что не пропустишь. Особенно, если учесть, что она
"Ух ты!
– восхитился Швед.
– Я, оказывается, фаворит!"
Впрочем, пикировочные фигуры речи принимать за истину или хотя бы за обычную похвалу явно не стоило.
– Раз от Инквизиции возражений по поступило, я тогда официально поприсутствую!
– сказал Завулон, подошел к столу и уселся по правую руку от Дункеля. Выглядел он сейчас, как показалось Шведу, напоказ самодовольным. Среди своих Завулон никогда так себя не вел.
– Тогда уж и я поприсутствую, а то несправедливо выйдет!
У противоположной от дверей стены из ниоткуда возник глава Ночного Дозора Москвы. Тратить время на дополнительные реплики он не стал, просто уселся по левую руку от Дункеля.
– Ну, вот, - удовлетворенно констатировал тот.
– Кворум собрался, как я с самого начала и подозревал. Приветствую вас, Пресветлый Гесер! Больше ждать некого. Рассказывай, Швед!
Для начала Швед вопросительно взглянул на шефа. Тот встретил его взгляд и на секунду прикрыл веки, что однозначно истолковывалось как одобрение и разрешение.
"Что ж, - подумал Швед, расслабляясь.
– Теперь меня сложно обвинить в двурушничестве. Как же хорошо, что Завулон тут! Да и присутствие Гесера, пожалуй, больше в плюс, чем в минус. Авось как-нибудь договорятся и решат вопрос с Кондором и его треклятой книгой ко взаимной выгоде обоих Дозоров и Инквизиции".
– Спецэффекты и ужасы, прилагающиеся ко входу в сумеречный подъезд, я с вашего разрешения опущу. К делу они явно имеют мало отношения, а вас вряд ли удивят. Начну с того, что страж, прямо как вы сейчас, решил меня допросить. Точнее даже не допросить - от этого слова веет арестами, казематами и пытками - а задать мне несколько вопросов. Перед стражем я себя чувствовал скорее школьником на экзамене, чем арестантом на допросе.
На Шведа, как говорят, "нашло": он изъяснялся цветисто, образно, скорее по-книжному, а не как общаются друг с другом люди или Иные повседневно. В какой-то мере эта манера речи фиксировала его бесплодный внутренний протест пешки против козней тяжелых фигур.
– Дабы создать соответствующий эмоциональный настрой, страж сотворил иллюзию. Я внезапно оказался в школьном классе, перед своей учительницей. Я всегда считал ее лучшей в школе - и, представляете, вскоре после моего выпуска она стала заслуженным учителем УССР! Антоненко Анна Романовна.
– Что преподавала?
– внезапно спросил Гесер.
– Украинский язык и литературу.
– Украинский язык?
– Гесер скептически хмыкнул.
– А он существует?
– Раз в
Швед не был расположен к лингвистическим диспутам. Ему хотелось поскорее закончить. И понять - что ждет его теперь, после инцидента со Светлыми у агентства "Рио" и после визита в сумеречный подъезд.
– Так вот, я сидел за партой, а страж в образе учительницы задавал вопросы. Странные. И, вроде бы, ни в малейшей степени не относящиеся к делу. Но судя по тому, что знаменитый вопрос о железнодорожной стрелке и привязанных к рельсам людях присутствовал, целью было выяснить как у меня с совестью, этикой и прочим человеколюбием.
– Совесть и человеколюбие у Темных?
– снова вклинился Гесер.
– Мартышкин труд.
– Не факт, что стражу требовалось все это в понимании Светлых, - парировал Швед.
– Он просто пытался выяснить как с этим конкретно у меня. Ну... я так думаю.
– Сколько длилось это... собеседование?
– поинтересовался Совиная Голова.
– Думаю, минут пятнадцать.
– И... что потом?
– А потом я очнулся. Вне сумрака, во дворе известного вам дома на Годлевского. Рядом - разумеется, совершенно случайно - дожидались два Инквизитора - вот эти бравые ребята, которые и доставили меня сюда. Это все.
Совиная Голова, в очередной раз вытаращив глаза, повернулся лицом сначала к Гесеру, потом к Завулону, а затем снова к Шведу. Он очень, очень напоминал при этом озирающуюся сову. Прозвище приклеилось к европейскому Инквизитору невероятно меткое.
– Ну, что, господа Дозорные? Удовлетворит ли нас сия сказочка?
– Почему сказочка?
– небрежно заметил Завулон.
– Я уверен, именно это он и помнит. Хотите, снимайте свежую память, я не возражаю.
– Снимем, - буркнул Гесер.
– Непременно снимем. Но меня сейчас гораздо больше волнует результат... собеседования.
– А что тут думать?
– вздохнул Совиная Голова неожиданно уныло.
– Слепому видно - Книга его приняла.
"Во как!
– впечатлился Швед.
– Меня, оказывается, приняла Книга! Надо понимать - та самая, Пустая. И что теперь?"
– Ну, что?
– со вздохом произнес Дункель и забарабанил пальцами по столу.
– Как всегда, операция под тройным патронажем, с наблюдателями и взаимным контролем? От себя выдвигаю Хену, такой спектакль он тоже посетит с превеликим удовольствием.
– От нас Алексей Солодовник, - холодно проинформировал Гесер.
– В прошлый раз твой Солодовник не блистал, - заметил Дункель брезгливо.
– С тех пор он повзрослел, - парировал Гесер.
– Как и основной наш... фигурант.
Швед с интересом глянул на Завулона. Поскольку предполагаемые события нельзя было квалифицировать как чистую миссию Дневного Дозора (в отличие от питерского инцидента две тысячи третьего), наблюдатель полагался и от Темных.