Чужой

Юргелевич Ирена

Мариану отец представляется за большим столом, по дру­гую сторону которого сидит он сам. . . Отец разложил под лампой лист миллиметровки, чертит и делает расчеты нового здания. Мариан то и дело отрывается от книжки — так при­ятно смотреть на тонкие, четкие линии, на маленькие, аккуратно выписанные циферки. Приходит мама и велит убирать со стола «все это хозяйство»— она будет накрывать к ужину. Отец протестует, ворчит, но потом все-таки складывает свои бумаги и говорит: «Пошли, сын, нас здесь не понимают. Здесь мама командует, а нас она и в грош не ставит». И сразу чув­ствуется, что это «командование» ему очень нравится...

А

Юлек вспоминает озабоченный голос мамы, которая ловит его у самого порога: «А шарфик? А шапку?» Хвата­ешь шапку и шарф, заодно мама засовывает тебе в ранец конфетку или кусок пирога и наказывает сестренке Хеле: «Доченька, ступайте вместе, ты старшая, следи, чтобы он не опоздал и не гонял по улице с мальчишками». Юлек из-за маминой спины показывает Хеле язык, все равно он за пер­вым же углом вырвется из-под ее надзора. Вот с отцом хо­дить — это другое дело. Дома отцу частенько случается при­крикнуть на Юлека, но на улице он разговаривает с ним, как со взрослым, а если встретит мальчишку из их класса, обяза­тельно остановится, поделится впечатлениями о последних футбольных матчах. Юлеку все приятели говорят: «Отец у тебя — что надо».

И всего этого может не быть? Значит, бывают отцы, кото­рые, вместо того чтобы защищать своих детей, заботиться о них, говорят им попросту: «Иди куда хочешь, ты мне не нужен»?

— Уля! — тихо, растерянно зовет Вишенка.

— И что же. . . что же с ним теперь будет? — запинаясь, спрашивает Юлек. — Что он теперь будет делать?

— Он говорил тебе, куда пойдет? — допытывается Ви­шенка.

— В Варшаву. Но у него там никого нет.

Мариан и Юлек возвращались домой. Мариан шел боль­шими шагами, засунув руки в карманы, и, казалось, не за­мечал шагавшего рядом Юлека. Тот тоже молчал и с раздражением пинал ногами камешки и комья земли, время от времени сердито и обиженно поглядывая на брата. Ему страстно хотелось, чтобы Мариан заговорил, хотелось поссо­риться, а еще лучше — подраться и выместить на нем всю накипевшую со вчерашнего дня обиду, которая после рас­сказа Ули стала просто невыносимой.

— Мариан! — выкрикнул он вдруг. — Это все из-за тебя!

— Оставь меня в покое! — огрызнулся Мариан.

— Он пошел в Варшаву!.. — кричал Юлек. — Хотел бы я знать, что он там будет делать, в этой Варшаве!

— Отстань, понял?

— Здесь у него был остров, и мы, и шалаш. И мы его знали. А там?.. Он мог бы остаться на все лето! Л теперь он ушел и думает.. . — мальчик всхлипнул, подавляя рыда­ния,— и думает, какие же мы свиньи!—совладав с собой, докончил он горько.

Тем временем Вишенка и Уля все еще сидели на террасе.

— Скажи, — прошептала Вишенка, как только мальчи­ки ушли, — а он тебе говорил что-нибудь еще про своего отца?

— Нет.

•— Ничего-ничего?

— Да. Я его спрашивала, но он сказал, что мне этого не понять.

— Ведь это же ненормально — чтоб отец не любил сво­его сына, — глубокомысленно рассуждала Вишенка.— И знаешь, что я тебе скажу? Поэтому Зенек такой странный. Ведь правда, он странный? Как будто из другого мира.

Уля грустно подумала, что для нее этот другой мир не так далек, как для Вишенки.

— Зенек очень несчастлив, — тихо проговорила она. Круглые от волнения Вишенкины глаза смотрели на подругу с сожалением и раскаянием.

— Ах, Уля! . . А мы отпустили его, мы его не удержали, я и Мариан! Не могу себе этого простить, просто думать об этом не могу! Но ты понимаешь...—оправдывалась она,— я знаю, конечно, что такие случаи бывают, что люди иногда крадут, даже у нас в школе раз такое было... Но чтобы Зе­нек, Зенек взял чужие деньги — у меня это в голове не укла­дывалось. Ведь он. .. он такой замечательный, правда? А про яблоки, про то, что я сама... — она заикалась от стыда,— про это я намертво забыла. . .

Уля придвинулась к подруге и прижалась к ней. Она чув­ствовала, что снова любит ее, как прежде, и это было так хорошо! Ей страстно захотелось рассказать Вишенке все, до конца. .. Но нет, это слишком трудно.

Они долго сидели рядом, прильнув друг к другу и глу­боко задумавшись.

„ВЕРНИСЬ!"

День тянулся для Юлека еще томительнее, чем утро. Пе­ред глазами все время стоял Зенек. Они тут сидят себе спо­койно в Ольшинах, а Зенек идет в Варшаву, без копейки денег, и вдобавок никто его там не ждет. Мальчуган хорошо помнил, как он ходил по широким варшавским улицам, пе­реполненным бесчисленными толпами, и все время боялся — вдруг он отстанет от мамы и потеряется. Кругом ни одного знакомого лица, неизвестно, куда едут все эти трамваи и ав­тобусы, куда ведут все эти улицы… Очутиться одному в та­ком огромном городе — да об этом просто подумать страш­но! А ведь все могло быть иначе. ..

Грустные мысли сменяются в голове Юлека сладкими мечтами. Время повернулось вспять, Зенек живет на острове и именно ему, Юлеку, открывает свою тайну, а больше ни­кому.

Ах, какой замечательный шалаш они бы тогда постро­или! Как заботливо обдумали бы каждую мелочь — лишь бы Зенеку было удобно! Он прожил бы там по-королевски все лето, а потом... потом он вдруг— как именно, можно приду­мать после — очутился бы вместе с Юлеком в их квартире и всегда дружил бы только с ним, хоть он и намного старше Юлека. И все мальчишки ужасно бы Юлеку завидовали, и Хеля тоже.

Мечты — вещь приятная, но их хватает ненадолго, а по­том еще труднее примириться с печальной действительно­стью. Разве можно примириться с тем, что Зенек ушел и что случилось это из-за Мариана? При каждой встрече Юлек бросал на брата уничтожающие взгляды.

Впрочем, видел он его в этот день мало. Под вечер Мариан куда-то пропал и отсутствовал больше двух часов. После ужина, который они съели в угрюмом молчании, ба­бушка пошла доить корову, дед стал чинить во дворе грабли с выломанными зубьями, а Мариан вытащил из-под кровати свой чемодан и начал в нем копаться. Юлеку очень надоело молчать, и он, воспользовавшись случаем, насмешливо под­дел брата:

— Что, далеко собрался?

Мариан не ответил. Он открыл вытащенный из чемодана кошелек, высыпал на стол деньги, тщательно пересчитал их и задумался, озабоченно подняв брови. Юлек искоса сле­дил за ним и ломал себе голову, что все это может означать.

— Юлек!

— Чего тебе?

— У тебя еще остались деньги?

— А что? — Юлек был человек с размахом и, если ему перепадало несколько злотых, всегда готов был их потра­тить, одолжить кому-нибудь или угостить друзей чем-нибудь вкусным. Но сейчас в нем занозой сидела обида на Мариана, и он не склонен был к щедрости.