Цифры нации
Шрифт:
– У меня там вода кипит, – вспомнил он. – Как вы насчет пельменей?
– Это можно… – Федор Ильич посмотрел в сторону дочери. – Вещички бы только определить.
– Это мы сейчас, – оживился Кошкин. – Дайте их мне.
Забрав у гостя сверток, он ринулся в боковую комнату.
– Я сама!
Катенька кинулась следом, словно чего-то вдруг испугавшись. В тесной комнатке они едва не столкнулись. Девушка забрала из рук Кошкина сверток и тихонько толкнула плечиком к выходу.
– Я сама…
Определившись со стиркой, они втроем сели к столу. Катенька, несмотря на уговоры, виски либо водку пить отказалась.
– На ночь глядя, извините, не пью, – говорила она.
– Она не будет, – подтвердил отец. – А я выпью… За знакомство…
Выпив и слегка закусив, они снова разговорились. Федор Ильич от выпитого, как видно, расслабился и стал рассказывать про то, как вдвоем с супругой оказался в безлюдном лесу, как не на что было жить.
Катенька в основном молчала и лишь иногда поправляла отцовский рассказ.
– Это попервости, – продолжал Федор Ильич. – Но потом всё изменилось, когда мы, наконец, освоились. У нас для жизни там всё имеется – вплоть до связи и телевидения. Короче, это был такой узел в тайге, в гористой местности… Я сам его строил, когда служил. Потом эти пришли. Безмозглые. И началась канитель. Представь, мне теперь говорят, что меня нет, что мне никто не обязан…
– Это точно, – усмехнулась Катенька. – Пятьсот километров тайга – живут там лишь дикие звери…
– Прости меня, доченька. Прости, если сможешь.
Федор Ильич с жалостью посмотрел в ее сторону.
– Папа…
– Это я затащил тебя в лес.
– Папа! – воскликнула Катенька. – Я родилась там! Никто меня не затаскивал!
– И то верно. Прости…
Кошкин потянулся к бутылке виски, однако Федор Ильич остановил его, прикрыв свою стопку ладонью.
– На этом спасибо, Владимир, – сказал он, – нам еще добираться с утра.
Пельмени съедены, водка выпита. Осталось одно – спать. Поднявшись из-за стола, Кошкин повел гостей коридором к месту ночевки. Дверь его спальни была открыта. Машка сидела в кресле, склонив голову на бок, и молчала.
– Ступай на кухню, приберись, – велел Кошкин, однако та даже не шевельнулась.
– Ну, погоди у меня! Я с тобой еще разберусь. – Кошкин закрыл дверь. И к Кате: – Надо менять настройку, а у меня руки всё не доходят.
Втроем они вошли в спальню Софьи Степановны и столпились возле просторной кровати. Но Катенька воспротивилась.
– Я на полу лягу, – сказала она, мрачнея лицом.
– Минуту… У меня матрас надувной имеется. Туристический, – вспомнил Кошкин.
– Вот и хорошо, несите его сюда, Володя, – обрадовалась Катя.
Так и сделали. Принесенную Кошкиным полость быстренько развернули, надули компрессором – и появился матрас. Катя тотчас легла на него при всех и помахала рукой. Оставалось накрыть ее одеялом и выключить свет.
Кошкин вышел из спальни. Вот и хорошо. Как ни крути, но спать в одной кровати с дочерью – это как-то не по-людски…
Утром Кошкин проснулся от громкого стука в дверь. Это снова могла быть милиция, для которой раннее утро – самое время для вышибания косяков. Уж больно ретивый у них оказался начальник. По всему выходило, что эта банда взломала дверь в подъезде. Иначе и быть не могло. Но сигнализация на подъездной двери почему-то молчала.
Грохот между тем прекратился. В спальне было прохладно и пасмурно, в подоконник отчетливо бились капли дождя. Машка сидела в кресле в той же позе. Грохот двери нисколько ее не смущал. Кошкин посмотрел на часы, висевшие на стене: стрелки показывали ровно пять. Он поднялся, сунул ноги в тапочки и вышел в одних трусах в прихожую.
В мониторе, установленном на двери, виднелась пустая площадка и длинная лестница, ведущая книзу. На лестнице и площадке не было никого.
«Вот и ладненько, – подумал Кошкин, удивляясь пустоте за дверью. – Значит, мне это приснилось…»
Он постоял с минуту возле двери. Затем развернулся, собираясь сначала зайти в туалет, а потом уж продолжить сон. И этот момент его прошило с головы до ног, жаром ударило в копчик и заломило в корнях волос: неприступная квартирная дверь форменным образом грохотала.
Кошкин обернулся, страшась увидеть за дверью кого угодно, однако вновь обнаружил зловещую пустоту.
Боженька, неужели подкралось то самое, от чего нет спасения? В голове грохотало, в то время как гости, а также и Машенька, возможно, ничего не слышали. Значит, это лишь в голове… Именно так… Только бы гости не заметили возле двери. Надо лечь и успокоиться.
Дверь тем временем грохотала. Этот грохот был до того настоящий, что с потолка сыпалась, оседая, тонкая пыль. Пыль сыпалась, но никого на площадке не было.
Кошкин оглянулся и увидел Катеньку с Федором Ильичем. Они выглядывали из-за двери.
– Все хорошо, – бормотал Кошкин, – ложитесь, пожалуйста…
– Но там же стучат! Такой грохот, Володя…
Она впервые назвала его так, подошла и прижалась к спине дрожащими руками.
Стук прекратился, настала тишина, прерываемая непонятным сопением из-за двери. Потом в замке заскрежетало: кто-то вставил снаружи ключ и пытался открыть дверь, однако замочная защелка не давала этого сделать.
– Ну, ты у меня за всё ответишь! – донеслось из-за двери. Это был голос Софьи Степановны.
Кошкин обрадовался:
– Это ты, мама?!
– Кто еще-то!
– Я не вижу тебя! Сейчас я открою!
Он дернул защелкой, и в прихожую, мокрая от дождя, влетела Софья Степановна.
– Мама, но только не так, как ты в прошлый раз!
Софья Степановна, блестя глазами и отдуваясь, послушно кивнула, отстранила сына с пути и пошла коридором. Ее путь лежал в спальню сына.
– Ну, погоди у меня, – говорила она, понизив голос. – Сейчас мы узнаем, кто из нас сука…