Циклическая ошибка
Шрифт:
"Бывают одноразовые люди".
Тут с Графом было не поспорить. Аня, скорее всего, тоже была такой "одноразовой" с точки зрения Герды, вот больше и не работала в Харриэт. Да, бывали люди, которых можно было использовать только один раз до того, как они взбрыкнут. Но зато выжать по полной программе, потому как энтузиазма в них хватало на пяток "многоразовых". А потом отправить в отбраковку. Любым способом. Гавриил Войцеховский - двадцатитрехлетний выпускник Технического университета им. Баумана по направлению информационной безопасности - был аккурат таким разовым вложением в великое дело. Поехал в Сибирь эдакий веселый щенок - Граф так и написал "лопоухий щенок с зелеными волосами" - потявкал, куда сказали, порадовался, что дело делает, а не штаны в офисе протирает, а потом взял планшет в зубы и полез, куда послали. Со сломанным счетчиком Гейгера. Потому как иначе щенок мог и не полезть. Удивительно, как назад вылез
Никаких просьб, никаких пожеланий. Только "Влад" в конце. Все. Глядя на корявые буквы, Аня вдруг поняла, что сдохнет, а отомстит. Чтоб каждая тварь знала, что там за таблеточки производят, и как в Сибири стреляют, и как потом лучшие элементы их будущего - вот если бы выживали не такие, как она, а такие, как Граф - оказываются из будущего выброшены. И тем самым многовариантное прекрасное строение разрушается, превращаясь в унылую бетонную стенку, которую не обойти не перепрыгнуть. В тупик.
– Гриша!
Андроид, до этого сидевший в комнате Тимура - они с подростком сдружились, рано или поздно это было неизбежно - показался на пороге.
– Поехали. Мы сейчас навестим одну женщину, а потом ты придумаешь, как нам воевать со всем миром. Потому что эта "Панацея" действительно убивает людей. Но только имплантированных. "Дети Чистоты", Ватикан и прочие приматы будут прыгать от счастья. Сперва запретят биодобавки, потом импланты, потом андроидов, а потом выяснится, что Земля - хрустальный шар и объекты тяжелее воздуха летать не могут. В конце жизни я планировала увидеть, как человечество колонизирует соседние звездные системы. А не как мы будем жарить кошек по пещерам.
Гриша пожал плечами:
– Поехали.
Матери Гавриила Войцеховского уже полгода в живых не было, зато в ее квартире жила дочь, приходившаяся тому сводной сестрой. Девушка была совсем на него не похожа - кругленькая, темноволосая, с карими глазами и ласковой улыбкой - и визиту неожиданных гостей не удивилась. Разве что украдкой косилась на Гришу, словно на дивную диковинку: как-никак в Твери, где она проживала, в данный момент зубря микроэлектронику в техникуме, такое чудо прогресса еще было в новинку. Видя, что той ну просто неймется его потрогать, как девчонке симпатичную зверюшку в зоопарке, Аня решила оставить этот вопрос на усмотрение Гриши, а сама попросила разрешения проглядеть фотоальбомы ее матери. Вообще Аня представилась однокурсницей Гавриила, но Марте жизнь пока явно горьких уроков не преподала, и та даже не задала никаких уточняющих вопросов. Ей было восемнадцать, брата своего она видела в глубоком детстве и совершенно его не помнила, помнила только, что он был добрый и у него были бумажные книги с картинками всяких блок-схем. Негусто. И еще тогда они жили в Москве, а потом переехали в Тверь, а мама не любила это обсуждать.
Когда Аня, краснея, спросила, помнит ли Марта похороны Гавриила, та впервые за разговор несколько растеряла свое дружелюбие и ответила, что Гавриил бы никогда их не бросил и, конечно, он жив-здоров, просто далеко.
Квартира выглядела совсем не бедно. Нет, кричащей роскоши там тоже не было, но за такой очень добротный средний класс сошло бы. Явно не на стипендию студентки техникума или полторы тысячи ренты все делалось. А еще, помимо того, что комфортно, там было очень уютно. Вышитая скатерть, фотографии в рамочках, цветы в горшках. Кошка, на которую Аня немедленно расчихалась, и которую по этой причине временно отправили принимать солнечные ванны на балконе, откуда она отчаянно орала, протестуя против такой несправедливости.
– Ладно, на самом деле, никакая я ему не однокурсница.
– Да я поняла, что ты его девушка, - пожала плечами Марта.
– Хотя странно, он никогда никого к нам не присылал. Только...
– ... подарки на новый год. Конечно.
– С версией Марты Аня решила не спорить. Какая, в сущности, Гавриилу была разница, представилась бы она, его убившая, девушкой или коллегой по работе.
– Собственно, я здесь за тем, чтобы убедиться, что подарки еще приходят.
– Приходят, - беззаботно кивнула Марта.
– Точно чаю не навести?
– она все косилась на Гришу, видимо, думая, можно ли предложить кружечку такому вот высокотехнологичному экземпляру.
– А вы с Гавриилом здорово похожи, если верить фотографиям, - подметила она, еще раз окинув Аню взглядом. Та механически кивнула.
Ну, Гавриил был парень умный. Видимо, что-то отложил на счет и выплаты семье продолжали поступать после его смерти. Во всяком случае, какое-то время.
– Да. Слушай, я тебе контакт оставлю, напиши, если вдруг что-то изменится с подарками. Разрешишь снять копию с одной его фотографии?
– А почему ты не можешь сфотографировать его сейчас?
– удивилась Марта.
– Ну, во-первых, он жутко этого не любит.
– Да, мама говорила.
– И мы поссорились. Хочу помириться. Это долго объяснять.
Марта, видимо, колебалась. Ситуацию, как ни странно, спас Гриша.
– Какой симпатичный робопес. Я не думал, что таких еще выпускают, - он кивнул на конструкцию, которую Аня вначале приняла просто за какую-то скульптуру, состоящую из кучи шарниров и несколько диссонирующую с остальным интерьером. А это и вправду был древний робот-игрушка. Не ровесник, конечно, молодящегося Васи, но вряд ли сильно юнее.
Марта тут же охотно пояснила, что это еще Гаврилова собака, мама ее не выкидывала, хотя много раз вспоминала, как выложила за нее свою месячную зарплату - это было как раз после распада Красной империи, рента приходила, но еще не вполне регулярно, в общем, жизнь была сложнее. И она, Марта, кстати, выучится и будет собирать примерно такие, только более современные, конечно. И, покраснев, стала аккуратно выспрашивать у Гриши какие-то технические вещи о его функционировании, разумеется, триста раз перед этим сказав, что прекрасно осознает разницу между такой вот сложной, интересной и красивой моделью, как он, и примитивной игрушкой.
В общем, пока Марта пытала Гришу, Аня могла не то что фотографию, а полутораметровую плазменную панель вынести. Но воровать ей не хотелось. Она бродила по комнате матери - видимо, Марта оставила там все так, как было при жизни женщины, только убиралась - и рассматривала вещи, ни к чему не прикасаясь. Тут были грамоты - и Гавриила, и Марты - какие-то рисунки, несколько вышитых бисером икон. На трюмо - довольно старомодном, щедро заставленном пудреницами, флакончиками и пузыречками - стояло две фотографии в одинаковых рамках. С одной улыбалась Марта: фото явно было новое, скорее всего, со школьного выпускного вечера, во всяком случае, на девушке было платье, а волосы уложены в высокую прическу. С другой смотрел Гавриил. Этой фотографии, наверное, было лет двадцать. Войцеховский - еще с натуральными глазами, зелеными, но не такими яркими, и ни в какой рискованный цвет не покрашенный, наверное, первокурсник - улыбался в камеру, щурясь от падающего на лицо солнца. У Ани мороз по коже прошел. Она вспомнила, как тот уходил по залу аэропорта, через золотые лучи, от нее и сразу в вечность, с короткой остановкой в японской больнице.
Аня прислушалась к монотонному голосу за стенкой - Гриша отвлекал потенциального противника - аккуратно взяла рамку, извлекла снимок, стараясь лишний раз не лапать, сделала фотографию на уником, убрала назад, стерев рукавом отпечатки пальцев. Взглянула на вышитую бисером икону и подумала, что лучше бы ей, Ане, отсюда валить. Это было не ее место. Понятно было, что изображенная грустная женщина в нимбе не рассказала бы Марте, что та болтает с роботом убийцы, да и брат ее тоже был убийца, если смотреть на вещи честно. Эта информация просто не подходила для такого тихого, в лучшем смысле благополучного дома, несколько мещански уютного. Даже недавняя смерть прежней хозяйки не наложила на это место никакого отпечатка печали. Было такое ощущение, что, как только солнце закатится за горизонт, откуда-нибудь из тени угла выйдет пожилая дама, смахнет пыль с и без того чистых поверхностей и сядет вышивать бисером, тихо намурлыкивая песенку, а кошка будет тереться у ее ног.