Шрифт:
Elizabeth Macneal
Circus of Wonders
Папе и маме, с любовью
Часть I. Май 1866
Невозможно дважды войти в одну и ту же реку.
Мы незавершенные, наполовину собранные существа.
Нелл
Все
– Балаган Чудес Джаспера Джупитера!
– Что это такое?
– Лучшее представление на свете!
Все проталкиваются вперед, кричат и цыкают друг на друга. Какая-то женщина вопит: «Поосторожнее с локтями!»
Через просветы между подмышками Нелл видит кусочек афиши. Буйство красок, ярко-красный цвет с золотой каймой. Изображение бородатой женщины в красном камзоле и с золотыми крылышками, прикрепленными к башмакам.
«Стелла Певчая Птичка, бородатая, как медведь!»
Нелл наклоняется ближе, пытаясь увидеть афишу целиком, разобрать слова, украшенные затейливыми завитушками.
«Знаменитая слониха Минни!» – огромное серое существо с длинным хоботом.
«Валлийская великанша Брунетт. Самый маленький в мире музей курьезных предметов», – набросок белого крокодила в стеклянной банке, сброшенная змеиная кожа.
В верхней части афиши – лицо мужчины, в три раза превосходящее по размеру другие иллюстрации. Лихо закрученные усы, трость наискосок, в виде молнии.
«Антрепренер Джаспер Джупитер представляет поразительную труппу живых курьезов», – читает она.
– Что такое «живой курьез»? – спрашивает Нелл у своего брата.
Тот не отвечает.
Стоя там, она забывает о бесконечной срезке и плетении нарциссов и фиалок, о многочисленных пчелиных укусах на распухших руках, о весеннем солнце, которое припекает кожу, пока она не кажется обваренной кипятком. В ней зарождается предчувствие чуда. Сюда, в их маленький поселок, приехал цирк. Он раскинет шатер на выбеленных солью полях за деревней, раскрасит небо сполохами изысканных красок, привезет жонглеров с кинжалами, экзотических животных и девушек, которые будут прогуливаться по улицам с видом надменных собственниц. Она прижимается к брату и слушает вереницу вопросов, аханья и восклицаний.
– Как они заставляют пуделей танцевать?
– Обезьяна, наряженная светским щеголем!
– Это и впрямь бородатая женщина?
– Мышиные шкурки. Это приклеенные мышиные шкурки.
Нелл смотрит на афишу – на завернутые края, яркие цвета, переливающийся шрифт – и пытается навсегда запечатлеть ее в памяти. Ей хочется сохранить эту афишу. Ей хочется тайком вернуться под покровом ночи и сорвать ее с гвоздей – аккуратно, чтобы не порвать бумагу, – и рассматривать ее, когда захочется, изучать этих курьезных людей так же внимательно, как она корпит над библейскими гравюрами.
Шатровые представления часто проходили в соседних городках, но еще никогда в их поселке. Ее отец даже посетил цирк Сэнджера, когда тот устраивал представления в Гастингсе. Он рассказывал истории о мальчиках с накрашенными губами, скачущих на лошадях вверх тормашками и стреляющих в пинтовые
Крики ненадолго затихли, и тишину разорвал голос:
– Ты тоже участвуешь в представлении?
Это корзинщик Ленни; рыжие волосы падают ему на глаза. Он ухмыляется, ждет, что прочие к нему присоединятся. Люди вокруг замолкают. Воодушевленный их молчанием, он восклицает:
– Покажи нам стойку на руках, пока не появились другие чудеса!
Брат Нелл кривится, и сначала она думает, что Ленни обратился к нему. Но это невозможно, потому что Чарли обычный, ничем не примечательный парень. Это на нее смотрит Ленни, его взгляд скользит по ее лицу и рукам.
Тишина прерывается возбужденными шепотками.
– Что он сказал?
– Я не расслышала!
Шарканье ног, нервозный ропот.
Нелл ощущает на себе знакомые жгучие взгляды. Когда она вскидывает голову, все слишком быстро отворачиваются и начинают рассматривать свои ногти или окрестные камни. Она понимает, что они хотят быть великодушными, избавить ее от унижения. Два года назад, когда шторм залил фиалки соленой водой и они засохли, отец указал на нее дрожащим пальцем. «Это дурное знамение, как я и сказал в тот день, когда она родилась». Она замечает, как Мэри, возлюбленная его брата, старается не задеть случайно ее руку. Это заразно? Откровенные взгляды путников и лекарей-шарлатанов, которые пытаются продать ей пилюли, порошки и притирания. Ее жизнь одновременно словно бы и скрыта от окружающих, и выставлена на всеобщее обозрение.
– Что ты сказал, Ленни? – грозно спрашивает брат и принимает стойку, словно терьер перед охотой на крыс.
– Оставь его в покое, – шепчет она. – Пожалуйста.
Она не ребенок и не кусок мяса для собачьей драки. Это не их противостояние, а ее борьба. Она ощущает это как удар кулаком в живот. Прикрывается руками, словно обнаженная.
Толпа подается назад и в стороны, когда Чарли бросается в атаку. Его кулак молотит, как машинный поршень по наковальне, пригвожденного к земле Ленни. Кто-то пытается оттащить его, но он превращается в лягающегося, размахивающего руками монстра.
– Пожалуйста, – умоляет она, цепляясь за его рубашку. – Прекрати, Чарли.
Нелл поднимает голову. Люди вокруг нее расступились. Она стоит одна, перебирая оборки своего чепца. В пыли блестят крупные капли крови. Под мышками ее платья серпами выступает пот. Священник заносит руку, как будто хочет похлопать ее по плечу.
Пчелиные укусы болезненно пульсируют, ее руки побагровели от цветочного сока.
Нелл пробивается через толпу. За спиной раздаются кряхтение, удары, звук рвущейся ткани. Она направляется к утесам. Ей как никогда хочется поплавать, ощутить невыносимый напор течения, ту тянущую боль в мышцах от борьбы с ним. Она внушает себе, что не собирается убегать, но ее ноги все быстрее ударяют о землю, а дыхание раскаляет горло.