Цирк чудес
Шрифт:
Чарли возвращается через час. Он него несет говяжьим жиром, его глаза блестят от воспоминаний о невиданных чудесах.
Нелл ничего не говорит. Она чистит морковку, нарезает ломтиками и опускает в кипящую воду. Она внушает себе, что ей девятнадцать лет, а ее брату уже двадцать. Он волен отправиться куда угодно без нее. Скоро ей придется привыкнуть к этому.
– Как оно было? – наконец спрашивает
– Я один работал на поле. Все остальные пошли на представление.
– А, – только и говорит она.
– Думаю, мы не пропустили ничего особенного. Но я слышал их крики и визги, будто какие-то неумехи резали стадо свиней. – Он оглядывается по сторонам. – А где папа?
– Пытается продать старые стекляшки и сломанное колесо.
– Нелл, что не так?
– Ничего. – Она выдавливает улыбку.
Но за ужином она не может смотреть на него. Их отец так и не вернулся, и она отставляет его порцию в сторонку. Еда быстро остывает, жир белыми кружочками плавает на поверхности. Морковь такая мягкая, что тает во рту. Бульон грязноватый, и от него пахнет землей. Чарли теребит свой рукав и притопывает ногой, словно вспоминая цирковую мелодию.
– Что стряслось? – наконец спрашивает он. – Скажи мне.
Она откладывает ложку.
– Знаешь, я не в обиде.
– Не в обиде за что?
– Если ты хочешь ходить в разные места без меня, – ее голос прерывается на тонкой ноте. – Только, пожалуйста, не лги мне.
Он кладет голову на руки.
– Я собирался поработать в поле, но увидел шатер, а потом Мэри попросила меня пойти с ней… Как я мог отказаться?
– Почему ты не взял меня?
– Я… я думал, что ты только расстроишься из-за этого.
Ей приходит в голову мысль, и она склоняет голову, как будто он ударил ее.
– Ты думаешь, что я такая же, как они. Ты считаешь меня живым курьезом.
Он молчит, и она продолжает говорить, все громче и громче:
– Думаешь, Ленни был прав, да? Поэтому ты ударил его. Потому, что увидел правду в его словах.
– Что? – Он прикрывает рот ладонью. – Как ты можешь так думать? Ты же знаешь, что я считаю тебя такой же, как все остальные.
– Как все остальные, – эхом откликается она.
Чарли поднимает руки.
– Я просто хотел защитить тебя…
– Защитить меня? Сейчас у меня уже могли быть муж и собственные дети.
Невысказанная правда висит между ними. Нелл видит, как она буквально мерцает в воздухе. Но ты никому не нужна.
– Так ты боишься, что другие люди увидят меня так же, как и ты? Как… как… как… – она едва может выговорит это, – как живого уродца?
Ее слова обрушиваются как удары. Она хочет отказаться от них, запихнуть обратно в глотку. Она хочет, чтобы он сказал: Ты неправа. Ты ошибаешься, Нелли. Но она превратила эти мысли в реальность и, когда он тянется к ее руке, отшатывается от него, как от огня.
– Нелли, – начинает он.
Она не может этого вынести. Ей хочется броситься в драку; хочется перевернуть стол и швырять миски об стену. Но она не может этого сделать и никогда не могла. Лишь однажды она вышла из себя, лишь однажды дала волю своей ярости, которую все остальные проявляли без труда. Это была мелочь,
Когда она встает – так медленно и спокойно, как только может, – Чарли не пытается остановить ее. Она открывает дверь, а он по-прежнему сидит за столом и закрывает руками лицо.
Она одна на улице. Ноги быстро несут ее по главной улице и по прибрежной тропе, слезы размывают вид на живую изгородь. Цветут лютики, и последние лучи заходящего солнца озаряют желтые соцветия. Поблескивает глубокая лужа, где тонет отражение луны. Она поднимает юбки, пинает луну и разбивает ее на тысячу осколков, вода приятно холодит ноги. Потом она ушибает большой палец и тихо шипит от боли.
По мере приближения к утесам ее дыхание становится быстрым и неглубоким. Она видит огни, покачивающиеся на водной глади: колесный пароход, направляющийся по дуге на запад. Там, на борту, находятся сотни людей, которые отправляются навстречу новой жизни, к неведомым горизонтам. Она щиплет порез на лодыжке, оставшийся от камня, и радуется острой боли. Слова бьют рикошетом – все остальные, старался защитить тебя, – и ручеек крови стекает по ноге.
За ее спиной раздаются шаги. Она приседает, старается сделаться незаметной… но это всего лишь ее брат.
– Еще один пароход, – говорит он. – В Бостон или в Нью-Йорк?
Он выглядит таким грустным, что ее гнев рассеивается.
– Думаю, в Нью-Йорк.
Это их способ мириться друг с другом: потворство мечте, которую Нелл якобы разделяет с ним. Америка. Чарли постоянно говорит о ней. О ферме, которую они заведут, о богатых урожаях, ожидающих сбора. Это безобидная фантазия, так как она знает, что этого никогда не будет, что они не смогут накопить достаточно денег для переезда. Ей довольно и этой деревни, где все знают ее.
Он кладет руку ей на плечо.
– Извини.
– Не за что, – говорит она, и он привлекает ее к себе так неожиданно, что она едва не спотыкается. Это так же утешительно, как в детстве, когда они спали, прижавшись друг к другу, словно котята. Теперь у них были собственные матрасы, но иногда она просыпалась ночью и поддавалась искушению прикоснуться к его щеке.
– Старые качели еще там, – говорит он и указывает на дуб немного в стороне от берега. Даже в темноте она видит измочаленную веревку, свисающую с толстой ветки.