Цирк
Шрифт:
Эльвира незаметно покинула кружок хозяйки и подвинула стул к своим подругам, расположившимся на софе.
– Видели бедняжку Флору? – спросила она, понижая голос.
– Мы как раз о ней говорили.
– Где она откопала этот наряд?
– Бедняжка в нем как в маскарадном костюме.
– Я едва удержалась от смеха, когда ее увидела…
Мария-Луиса тоже поднялась и оперлась локтями о спинку стула, на котором сидела Эльвира.
– Что такое? – прошептала
– Ничего особенного. Мы говорили о Флоре.
– Я так и подумала, глядя, как вы смеетесь…
– Ты обратила внимание на ее юбку?
– Да что там, я не могла оторвать глаз от декольте.
Все расхохотались.
– Ой, я отойду! – сказала Мария-Луиса. – А то она поймет, что мы смеемся над ней.
– Что ты! Бедняжка думает, что она нас ослепила.
– К тому же сейчас она разговаривает с Анхелой. Уверена, что она даже не слышит нашего смеха.
– Тогда я пойду к ним, – сказала Эльвира. – Если она разговаривает с Анхелой, я не хочу пропустить ни единого слова.
Когда она подошла к кружку, донья Кармен протянула ей тарелочку:
– Дорогая, вот тебе еще сласти.
– Я никогда не выезжала из Испании, – говорила Анхела, – но достаточно поглядеть на все, что появляется из-за границы, чтобы представить себе, какой там ужас.
– Мы говорили о безнравственности, которая царит в других странах, – пояснила Лола. – Магдалена утверждает, что везде одинаково.
– Нет, этого я не говорила. Я лишь утверждаю, что в упадке наших нравов виноваты не только туристы.
– Магдалена права, – вставила Эльвира. – У нас не меньше бесстыдства, чем во Франции или в тридесятом царстве.
– О нет-нет, не говори так, – запротестовала Флора. – В нашей стране, к счастью, еще сохранились кое-какие принципы. Но во Франции…
– Ба, то же, что и здесь! Может быть, только все немного откровеннее, потому что там придают этому меньше значения.
– Когда я в последний раз была во Франции, – сказала Флора, краснея, – я ехала однажды в переполненном купе первого класса… Внезапно поезд вошел в туннель. Едва лишь стало темно, как господин, сидевший рядом со мной, захотел этим воспользоваться…
– Что ты говоришь! – воскликнула Анхела.
– Хуже всего, – продолжала Флора, красная как кумач, – что этот человек считал свое поведение вполне нормальным и, кажется, очень удивился, когда, вместо того чтобы предоставить ему свободу действий, я отвесила ему пощечину.
– Подумать только, – с наивным изумлением прошептала Лола. – В жизни не слыхала ничего подобного.
– С бедной Флоритой вечно случаются странные вещи, – прошелестела Эльвира на ухо донье
– Думаю, дорогая, – продолжала Флора, – что они, должно быть, к этому привыкли. Насколько я могла заметить, мой сосед не был единственным… Только остальные женщины в вагоне и не думали протестовать.
– …даю тебе слово, – уверяла Эльвира донью Кармен. – Когда она поняла, что я ей не верю, она стала объяснять, что в таком виде выступал Шевалье и театр был полон женщин с полевыми биноклями.
– Что бы мне ни говорили, – сказала Лола, – а я бы таких женщин сажала на кол.
– И притом я была среди представителей высшего общества… можешь себе представить, каковы низшие классы…
– Они бывают иногда лучше прочих, – заметила Магдалена.
– Да, – сказала донья Кармен, прищелкнув языком. – На них можно положиться.
– Кажется, носителями культуры становятся менее образованные люди…
– Как раз об этом я думала летом… Стоит только посмотреть на наши пляжи…
– По-моему, Флорита права. Но в Испании все же еще остались порядочные люди.
– Да, слава богу, – заключила Флора. – Иначе, если бы все так шло, мы скоро не знали бы куда деваться.
Как заводные куклы, приведенные в движение одной и той же пружиной, дамы, сидевшие кружком возле хозяйки, с единодушным одобрением закивали головами.
Когда, прощаясь, Пабло спросил Атилу, пойдет ли он вечером в «Погребок», тот даже не удостоил его ответом. Власть, которую он имел над своим другом, этим и была хороша: что бы Атила ни делал, Пабло всегда подчинялся ему беспрекословно и не допытывался, какими соображениями он руководствуется. Атила коротко бросал: «Принеси это. Сделай то», и Пабло выполнял приказ, довольный уже тем, что может оказать ему какую-то услугу, хотя отлично знал, что друг не поблагодарит его, а если даже и будет благодарен, постарается это скрыть.
Трудность порученного ему дела не имела значения. Однажды Пабло украл для него деньги из отцовского сейфа, в другой раз заплатил из своих сбережений за сумку, которую Атила купил в подарок Хуане. Оба раза Атила лишь улыбнулся: «Браво. Со временем мне, быть может, удастся сделать из тебя что-то путное». Пабло во всем полностью полагался на него, без возражений признавал его превосходство и, казалось, гордился своей ролью статиста. В его покорности было что-то от покорности животного: он лизал руки хозяина, словно побитый пес.