Цирк
Шрифт:
Тем не менее в этот вечер он попробовал спорить:
– Позволь мне пойти с тобой, Атила… Ты знаешь, больше мне выйти не с кем… Если ты уйдешь, мне придется сидеть дома.
Но Атила не снизошел к его слезным мольбам. То, что Пабло пожимал руку Хуаны, привело его в ярость, и он решил воспользоваться случаем, чтобы отомстить. Пабло пришлось смириться, и Атила, уходя, крикнул ему:
– Не жди, что я попрошу у тебя прощения. Если меня от чего мутит, так это от твоего страдальческого вида.
Нет, с
Самый молодой из них плясал без пиджака, стиснув пальцами воображаемые кастаньеты. Остальные подзадоривали его криками, подносили выпить, когда он останавливался, и снова выталкивали его в круг, пьяные и возбужденные.
– Давай, Пепе.
– Молодец, Пепе.
– Тебе это раз плюнуть.
– Жми, ты все можешь.
Музыка словно превращала самих зрителей в участников этого танца. Руки хлопали в такт, припев песенки без конца повторялся, и Пепе, вдребезги пьяный, потрясая воображаемыми кастаньетами, дергался, как эпилептик, и подпевал:
О святой Иосиф. О святой Иосиф.Иностранцы – двое мужчин и две женщины со светлыми волосами – за угловым столиком внимательно следили за спектаклем. Они вполголоса обменивались впечатлениями, всем улыбались и безуспешно пытались попасть в такт своими хлопками.
– Они заказали кока-колу, эти парни, – сказал кто-то рядом с Атилой. – Ради этого незачем ездить в Испанию.
В конце стойки Канарец, сидя перед кружкой пива, произносил речь для всех, кто желал его слушать.
– Тот, кто в неразумном ослеплении или движимый преступными склонностями… – гнусаво бубнил он.
– Что это с вами сегодня, дедушка? – спросил Атила, проводя рукой по его спине.
– …предается глупому роптанию, свойственному жалким людишкам…
– Да он вас и не слышит, – сказала хозяйка в фартуке. – Сегодня он слишком много выпил.
– …забывая о тех, кто, не дрогнув сердцем, не покладая рук и не смыкая глаз…
– Что я вам говорю… Когда он заведет свою пластинку, сам господь бог его не остановит.
– Сейчас он все-таки потише, –
– А он хороший человек, – убежденно заявила хозяйка. – Когда он тихий и не выпивши, я не знаю никого приятнее и обходительнее.
– Кто пристрастился к бутылке… – сказал рабочий, прищелкивая языком.
– Свобода, да, но свобода упорядоченная, свобода вкупе с порядком, дисциплиной и иерархией, требующая одушевленности единым порывом чувств при виде апельсинового дерева…
– Черт побери, – воскликнул Атила. – Дедушка воображает, что он по меньшей мере диктор радио.
– Как жаль, что он всегда вот такой. Я стараюсь не давать ему напиваться, но это бесполезно. Он выходит отсюда и идет в другое место.
– Да, это уж дело известное. Пока в кармане водятся денежки, за вином остановки не будет.
– А ведь он – такой грязный, оборванный, с виду совсем нищий, – человек ученый. Это так же верно, как то, что меня зовут Магда.
– Ничего удивительного, я вам верю. В жизни, неизвестно почему, одни поднимаются наверх, а другие…
– Когда я была маленькой, я чуть не умерла от столбняка. Тогда он спас меня каким-то уколом. Он знал, что у моего отца дела идут неважно, и ничего не хотел с него брать.
– Да, иногда так бывает: если человек слишком добрый, люди садятся ему на шею, и из-за своей же доброты он становится несчастным.
– Бедняге не повезло, вы угадали. Его единственный сын погиб во время войны, остались только две дочки, блаженные дуры. По-моему, они и виноваты в том, что он здесь околачивается.
– Околачивается? – воскликнул вдруг Канарец, поворачиваясь к хозяйке. – Кто сказал – околачивается?
– Ступайте-ка спать, дон Элио. Сегодня вы уже достаточно выпили.
– Достаточно, остаточно, придаточно, раздаточно, – выпалил он одним духом.
– Рифмовать-то он рифмует, – насмешливо заметил Атила.
– Конечно, рифмую… Я поэт, эстет, аскет, сто лет.
– Дон Элио, кончайте. Мы сейчас закрываем.
Канарец хотел взглянуть на циферблат своих часов, но потерял равновесие. Его руки судорожно взметнулись, ища, за что ухватиться. Атила поддержал его и, смеясь, подтянул к стойке.
Старик, нахмурившись, поглядел на него.
– Все вы смешиваете свободу с распутством, – сказал он скрипучим голосом.
Он хотел еще что-то прибавить, но язык отказывался ему повиноваться. Поглядев на них бессмысленным взором, он закрыл глаза, и рабочий воспользовался этим моментом, чтобы оттащить его к одному из столиков.
– Эй, потише, юноша!.. Мной не командуют.
Он наклонился вперед, лицом к стене, и его вытошнило прямо на ящики.
– Ему бы кофе покрепче, – сказал рабочий Магде.