Цитадель тамплиеров
Шрифт:
Одну из полузаброшенных вилл здесь занимала госпожа Жильсон. Вокруг ее дома валялась в тени охрана — шестеро ленивых на вид, но знающих дело вооруженных людей. На появление де Труа с оруженосцем они не отреагировали, проявив почтительность высшей степени.
Прибежище обольстительной авантюристки было весьма комфортным: альков с настоящим китайским шелком, плоские эллинистические светильники и прочее. Хозяйка сидела на ложе, покрытом шкурами рысей.
Госпожу Жильсон трудно было назвать красавицей в прямом смысле слова, но нельзя было не признать обольстительной. Искусством нравиться мужчинам она владела в совершенстве. Она пыталась на всякий случай пробудить интерес к себе даже в тех, которых боялась. Де Труа это смешило, но он прикидывался, что не понимает ее кокетства.
— Вы все сделали, как я велел? — спросил он, входя.
— Да, — с деланной робостью ответила она.
— Когда он должен приехать?
— Я написала, что жду его всегда, и мое сердце…
— Но так можно ждать целый день.
Госпожа Жильсон надула губы.
— Мое письмо не могло оставить его равнодушным…
Де Труа поморщился, красавица замолкла.
— Вы твердо запомнили, откуда у вас документы?
— Если вы не считаете меня неотразимой женщиной, это не дает вам права сомневаться в прочих моих достоинствах. Я оказала ордену столько услуг…
Приблизился стук копыт.
— Гизо! — крикнул де Труа.
Юноша появился мгновенно.
— Скажи этим дикарям, чтобы попридержали свои топоры.
Оруженосец бесшумно исчез.
Де Труа отогнул драпировку и открыл потайную дверь. Прежде чем в ней исчезнуть, обернулся и погрозил госпоже Жильсон своим неправильно сросшимся пальцем.
Граф Рено Шатильонский вошел в альков тамплиерской шпионки тяжкой походкой ожившей каменной статуи. Одежда его была в такой пыли, что каждым движением он рождал вокруг себя облачка.
— О, Рено, ты запылился, я прикажу принести тебе умыться?
— Где письма? — глухо спросил граф.
— Мы не виделись больше года, неужели не хочешь вспомнить… — жалобно спросила хозяйка.
— Письма! — Рено шагнул, протянув свою пятерню.
— Но, Рено, это, наконец, обидно. Я отдам их тебе, но только в обмен на ночь у меня, — с жалким вызовом сказала шпионка.
Граф посмотрел на нее, как на полоумную.
— Если немедленно не предъявишь то, ради чего я приехал, я тебя задушу вот этой рукою. Ты меня знаешь.
— О, Рено, — прошептала госпожа Жильсон, — письма там.
— Где там?!
— Под светильником.
Рено в два шага оказался рядом с тайником, резко наклонил его и из-под широкой бронзовой пяты светильника достал несколько расправленных листов пергамента. Из наклоненного светильника хлынуло горящее масло. Щелк драпировки вспыхнул. Хозяйка завизжала. Не обращая на это никакого внимания, граф Рено вышел вон. На крик госпожи прибежали слуги и кое-как потушили занимавшийся пожар.
Возник де Труа.
Шпионка плакала, не зная, ей больше жаль дорогой драпировки или сорвавшегося свидания.
— Не плачьте, — брезгливо сказал де Труа, — вы не представляете, как вы ему отомстили за небрежение.
Де Труа не рассчитывал на то, что несколько старых писем Изабеллы к Гюи Лузиньянскому расстроят отношения графа с принцессой. Он думал, что граф Рено и не скажет своей возлюбленной, что эти письма у него. Но на самое дно его души ляжет камешек.
Де Труа пошел длинным путем, но зато верным. Он понял — чтобы окончательно развести Рено с Изабеллой, их нужно сперва помирить.
Шевалье размышлял по пути домой в сопровождении своего молчаливого и понятливого оруженосца. Они миновали рощи олив, скопления финиковых пальм, попутную отару овец и выбрались к городским воротам. Как обычно перед закатом, там толпился народ, вопили ослы, блеяли овцы, хрипели верблюды, вертелись собаки.
Пропуская вереницу мулов, груженную бедуинскими тюками, де Труа монтировал мысленно замечательную конструкцию своей интриги. Теперь отравлены и принцесса, и граф Рено. И обнимаясь в постели, они будут принадлежать своим тайным и разъедающим мыслям… Представив эту картину, шевалье ощутил вдруг как будто удар пчелиного жала. Будто рука из иного мира легла на его плечо. Он медленно и как бы без цели огляделся. Нет, все в порядке. Клубится пыль, стражник лупит нищего древком копья; ворота всасывают караван. Что случилось?!
— Гизо, — сказал шевалье вполголоса, — не оборачивайся ко мне. Сейчас подойдешь к тому торговцу и купишь полдюжины перепелов. Но не спеши.
Он спрыгнул с коня и отдал повод оруженосцу. После этого, огибая лужи ослиной мочи, переступая через корзины со смоквами и финиками, он двинулся к драному шатру уличного гадальщика. Тот, хохлясь, как птица, сидел на потертом коврике, и пыль садилась на его голову. Дела шли плохо.
— Приветствую тебя, глаз в будущее, — негромко сказал де Труа.
Увидев солидного клиента, «глаз» заёрзал.
— Что желал бы узнать высокородный господин и поверит ли назореянин пророчествам почитателя Магомета?
— Бросай кости и говори, каким будет мой завтрашний день.
— Спроси меня о судьбе королевства или когда падет на землю звезда Эгиллай, или хотя бы, сколько будет сыновей у твоего старшего сына. Не приходилось мне слышать, господин, чтобы кто-нибудь из моих собратьев кому-то гадал на завтрашний день.
Де Труа усмехнулся.
— Почему же, о знаток мировых судеб?
— Потому что о своем завтрашнем дне любой человек знает больше сотни гадальщиков.
— Увиливаешь, благороднейший из гадальщиков, но все-таки посоветуй мне, потерявшему уверенность в том, что завтрашний день наступит, что делать.
Слезящиеся глаза старика остекленели, и он прошептал:
— Поберечься.
Еще слово висело в воздухе, а де Труа уже обернулся, и человек с золотым кинжалом в руке наткнулся на острие мизеркордии. Он умер, не издав ни звука. Все было ясно. Рядом уже стоял Гизо с арбалетом наизготовку.