Цитадель

Солнце лениво выползало из-за горизонта, щедро раскидывая золотистые лучи налево и направо, посылая тем самым всему живому недвусмысленные сигналы, что наступило утро и пора просыпаться.

Приятное мягкое тепло июня, которое через несколько часов неотвратимо превратится в липкий зной, весело прогоняло с земли ночную спасительную прохладу и радостно обнимало скукоженную листву деревьев, не спешивших ответить взаимностью

Город, раскинувшийся по обе стороны от обмельчавшей до минимума реки Мухавец, медленно приходил в себя.

Редкие электромобили, резво катившиеся по идеально ровным дорогам среди красивых многоэтажек, прорежаемых то тут, то там небольшими неказистыми и приземистыми строениями, представлявших историческую ценность, умудрялись друг друга подрезать и тогда в воздухе слышался виртуозный мат.

Это контрабандисты среднего звена спешили к границе, чтобы организовать безопасную работу для своих «несунов», которые таскали в себе по обе стороны от границы все, что могло войти в человеческий организм, без относительно явного для него вреда, во все возможные проходы и при этом приносило доходы.

Мелкие птахи, пользуясь прохладным моментом, весело щебетали в воздухе и носились друг за другом словно угорелые. Казалось, что у них все хорошо и жизнь только начинается…

Их энтузиазм совсем не разделял местный маргинал Аркадий, который, опасливо посматривая на резвящихся птиц, тщательно выбирал место, чтобы повесить для просушки свой, слегка обмоченный, матрас.

Решив, что крыша домика на детской площадке это самый идеальный вариант, Аркадий поспешил занять место под солнцем, чтобы через несколько часов, когда он закончит обход своих владений и соберет урожай из специальных контейнеров, предназначенных для сбора стеклотары, он смог спокойно устроится на просохшем матрасе в приятной прохладе технического этажа одного из соседних домов.

– Ах ты, иждивенец! – остановил его громкий окрик дворничихи. – Ну…у…у-ка, пошел вон!

– Аглая Степановна, – укоризненно закивал всклокоченной в виде облезлой мочалки бородой Аркадий: – как вам не стыдно использовать этот термин… Я не иждивенец. Я всего лишь случайная жертва непродуманной социальной политики нашего государства.

– Я сейчас, как возьму тебя, за твои патлы на подбородке, – угрожающе зашипела миниатюрная дворничиха, целясь металлической пикой на пластиковой рукояти прямо в правый глаз маргиналу: – да как гваздну тебя твоей дурной головой об этот домик.

– Хочу возразить, – опасливо отступая в сторону и прикрываясь матрасом, парировал Аркадий: – моя борода не патлы, а весьма модный естественный аксессуар, который еще двадцать лет назад прельщал к себе женщин… Просто, сейчас я не имею финансовой возможности обеспечить ей должный уход.

– У…у…у… – сделала угрожающий выпад пикой в сторону Аркадия дворничиха.

– А по поводу дурной головы, – сделав вид, что это не он от опасного маневра Аглаи Степановны испортил воздух, продолжил маргинал: – то смею заметить, что у меня два высших образования.

– Пошел вон! – не на шутку разошлась дворничиха и прихватила в другую руку увесистый металлический совок, который с целью уменьшения износа, благодаря чьей-то «светлой голове» в коммунальном хозяйстве, был изготовлен не из пластика,

– Я… Опасный человек, – оскалился гнилыми зубами Аркадий. – И я могу ответить агрессией на агрессию…

Неизвестно чем бы закончилась схватка между жилистой и весьма обозленной на свою жизнь и весь окружающий мир Аглаей Степановной и, умудренным тяжелым жизненным опытом, бывшим теневым бизнесменом Аркадием, если бы он в это время не заметил, как татуированная по всему телу непонятными иероглифами и рисунками бабулька в открытом коротком платье, ковыряется в контейнере для стеклотары и без зазрения совести выуживает из него… его бутылки…

– Ах, ты, иждивенка! – закричал дурным голосом Аркадий и бросился на бабку, оставив матрас на попечение Аглаи Степановны.

Мастистая старушка невозмутимо оторвалась от своего занятия и как только «хозяин контейнера» приблизился на расстояние удара, врезала ему стеклянной бутылкой от отечественного шампанского по голове…

Утратив контроль над организмом, Аркадий, ведомый непослушными ногами, отклонился от цели в сторону и рухнул на асфальт.

– Что?! – рассвирепела, подняв вверх совок, дворничиха. – Наших бить?

– Ббах…х…

– Ба-бах…

– Бах… Бах…

Вдруг разорвали тишину утра громкие разрывы, доносившиеся где-то со стороны Польши.

– Что это? – испугалась Аглая Степановна.

– Праздник сегодня, – прокуренным голосом пояснила бабулька в татуировках, принюхиваясь к одной из бутылок, в которой на дне плескалась коричневая жидкость.

– Какой праздник? – изумилась дворничиха.

– Не помню, – ответила агрессорша в коротком платье.

– День всенародной памяти жертв Великой Отечественной войны, – счел нужным просветить, оказавшийся самым образованным в этой честной компании, Аркадий, прижимая грязные руке к кровоточащей ране на голове. – Двадцать второго июня сегодня… В Крепости реконструкция боевых действий… Значит вечером там бутылок будет столько, что всем хватит поправить свое материальное положение… Правда ненадолго…

Официально, реальных участников Великой Отечественной войны в живых не было уже более десяти лет, однако на праздничных мероприятиях посвященных Великой победе, с каждым годом ветеранов становилось все больше и больше. Теперь сюда приходили непонятные люди, увешанные такими же непонятными медалями и орденами, которые родились далеко после войны, но утверждали, что они участвовали в Отечественной.

В прошлый раз, когда Дмитрий находился на массовом мероприятии в Брестской крепости в честь празднования «Девятого мая», он невольно стал свидетелем разборок между мнимыми ветеранами, которые не могли поделить стул для почетных гостей на Площади Церемониалов.

– Пошел вон, самозванец! – кричал шустрый мужчинка лет семидесяти пяти в потертых джинсах и сером пиджаке с криво увешанными медалями, почему-то на правой стороне, сталкивая со стула рыхлого дядю, возрастом чуть помоложе.

– Это, я-то, самозванец? – возмущался дядя, тряся юбилейными медалями Министерства по чрезвычайным ситуациям, которые, в отличие от медалей шустрого мужчинки, висели ровно на планке и на правильной стороне, правда, льняной рубашки с национальным орнаментом. – Я узник еврейского гетто, а ты кто такой?