Цитадель
Шрифт:
– Но раз ты занят...
– Для этого я урву время. Честное слово, Крис, меня ужасно заботит Мэри Боленд. Она не поправляется в больнице, и я уделял ей слишком мало внимания. Сороугуд очень неуступчив и плохо разбирается в ее болезни, по крайней мере мы с ним не сходимся во мнении. Господи, если, после того как я взял на себя перед Коном ответственность за нее, с Мэри что-нибудь случится, я просто с ума сойду. Страшно говорить о больнице, где работаешь, то, что я скажу, но Мэри там никогда не выздоровеет.
Ей надо быть за городом, на чистом воздухе,
– Ну, и что же?
– Вот потому-то я хочу съездить с тобой вместе к Стилмену. "Бельвью" -самое чудесное местечко, какое ты когдалибо видела. Если я сумею убедить Стилмена принять Мэри - о, я не только буду доволен, я почувствую, что сделал что-то настоящее)
Кристин сказала решительно:
– Мы поедем, как только ты будешь готов.
Одевшись, Эндрью сошел вниз, написал длинное письмо Денни и второе Гоупу. У него было сегодня только три необходимых визита, и по дороге он отправил письма.
Затем, после легкого завтрака, они с Кристин поехали в Викем.
Несмотря на то, что нервы у Эндрью все еще были взвинчены, поездка его развеселила. Он более чем когда-либо чувствовал, что счастье внутри нас и, что бы ни говорили циники, не зависит от мирских благ. Все те месяцы, когда он гнался за богатством и положением в свете и всеми видами материального успеха, он воображал себя счастливым.
Но он не был счастлив. Он жил в какой-то лихорадке и чем больше имел, тем большего жаждал. "Деньги,- думал он сейчас с горечью,- все из-за этих грязных денег". Сначала он уверял себя, что хочет зарабатывать тысячу фунтов в год. Когда же добился такого заработка, от тотчас удвоил намеченную им себе цифру. Но когда и этот предел был достигнут, он им не удовольствовался. И так продолжалось все время. Он хотел все большего и большего. Это в конце концов погубило бы его.
Он посмотрел украдкой на Кристин. Как она, должно быть, страдала по его вине! Но если он нуждался в подтверждении того, что он теперь принял здравое решение, ему стоило только посмотреть на ее преображенное, сияющее лицо. Оно больше не было красиво, потому что на нем был след жизненных тревог: темные круги под глазами, легкая впалость щек, когда-то таких крепких и румяных. Но это лицо всегда оставалось ясным и правдивым. А оживление, которым оно горело теперь, было так трогательно-прекрасно, что новый взрыв раскаяния больно ударил Эндрью по сердцу. Он поклялся себе, что никогда в жизни больше ничем не огорчит Кристин.
Они приехали в Викем около трех часов, направились вверх по проселочной дороге, которая шла по гребню гор за Лэси-Грин. Санаторий "Бельвью" был расположен в очень живописном месте, на небольшом плоскогорье, несмотря на то, что с севера его защищали горы, отсюда открывался вид на обе долины.
Стилмен принял их сердечно. Этот сдержанный, замкнутый человек редко выражал энтузиазм, но в доказательство того, что приезд Эндрью ему приятен, он показал им свое создание во всей его красоте.
Санаторий был небольшой, но, несомненно, образцовый.
Два боковых крыла соединялись средним зданием,
Такое же стекло было во всех окнах; отопление и вентиляция представляли собой последнее слово техники. Обходя здание, Эндрью невольно сравнивал его новейшие усовершенствования с ветхими, построенньши сотни лет назад лондонскими больницами и теми старыми, плохо оборудованными жилыми домами, которые изображали собой санатории и лечебницы.
Показав все гостям, Стилмен угостил их чаем. И за чаем Эндрью стремительно изложил свою просьбу.
– Я терпеть не могу беспокоить людей просьбами, мистер Стилмен (Кристин не могла не улыбнуться, услышав эту почти забытую фразу), но мне бы хотелось знать, не можете ли вы поместить здесь одну мою больную. Начальная стадия туберкулеза. Вероятно, потребуется пневмоторакс.
Видите ли, это дочь моего большого приятеля, дантиста, и там, где я ее устроил, она не поправляется.
Что-то вроде улыбки засветилось в бледноголубых глазах Стилмена.
– Неужели вы хотите направить ко мне свою пациентку? Здешние врачи этого не делают, не в пример их американским коллегам. Вы забываете, что здесь я шарлатан, открывший мнимый санаторий, что-то вроде знахаря, который заставляет своих больных ходить босиком по росе, а на завтрак есть одну только тертую морковь.
Но Эндрью не улыбнулся.
– Я вовсе не шучу, мистер Стилмен. Я очень серьезно прошу вас об этой девушке. Я... я очень за нее тревожусь.
– Но боюсь, что у нас все занято, мой друг. Несмотря на антипатию ко мне вашей медицинской братии, у меня имеется длинный список ожидающих очереди. Странно, - Стилмен, наконец, спокойно усмехнулся: - люди, не слушая докторов, желают у меня лечиться.
– Жаль, - пробормотал Эндрью, для которого отказ Стилмена был большим разочарованием.
– А я надеялся... Если бы я мог поместить здесь Мэри, это было бы для меня большим облегчением. Здесь у вас лучшее во всей Англии место для лечения. Я не льщу, а говорю то, что знаю. Как подумаю об этой старой палате в больнице Виктории, где она теперь лежит и слушает, как тараканы скребутся за панелями...
Стилмен наклонился вперед и взял с тарелки, стоявшей перед ним, тонкий сэндвич с огурцом. У него была своеобразная, почти брезгливая манера дотрагиваться до вещей, как будто он только что самым тщательным образом вымыл руки и боялся их запачкать.
– О! Вы, кажется, ударились, в иронию... Нет, нет, мне не следовало, конечно, говорить с вами таким образом.
Вы огорчены, я это вижу. И я вам помогу. Хотя вы и врач, я приму вашу больную.
– У Стилмена дрогнули губы, когда он увидел выражение лица Эндрью.
– Вы видите, я великодушен. Я, когда это нужно, не отказываюсь иметь дело с людьми вашей профессии. Почему вы не смеетесь моей шутке? Ну, хорошо. Хотя вы и лишены чувства юмора, вы много просвещеннее, чем большинство ваших коллег.