Цитадель
Шрифт:
А занимались они многим. Животных четырехногих разводили, молоко с них доили и в пищу употребляли. И я научился делу тому уже после.
Огород сеяли и пахоту воспроизводили. Урожай сами чинили и возводили горы его в каких-то пирамидных стенах, сколоченных из древа того, что было вокруг.
Траву какую собирали, фрукты хранили и обмазывались ими во времена празднеств каких. Стал я у них многому учиться.
Хоть и умом сам богат был, но все же прислушивался и, как говорят, на ус мотал.
Вскоре
Диковат он был для меня, да ничего, справился, как говорится.
Все люди подчинялись огню. В его образе состоял и самый главный из них.
Это был пожилой человек с целым рядом различных шрамов на теле. Многое он повидал в жизни и решил этому просветить и меня.
Не знаю, на чем основан был его выбор, но в группу учеников я попал и понемногу начал узнавать про тайну Яхондзу и Яхонджи.
Началось и обучение по новым, доселе неведомым мне правилам, и понемногу стал мой ум мутнеть в просветлении их самих.
Это я хочу сказать, что многое мне самому было не понятно, в то время, как другие ученики воспринимали то, как уже давно известное.
Но мало-помалу я все же разобрался и уже не путал одно с другим, и мог четко объяснить происхождение чего бы-то ни было.
Так я начал обучаться науке жизни, ее возведению на свет и становлению в самом человеке.
Само слово человек, звучащее в переводе несколько по-иному, я также впервые услышал там и мог доподлинно понять его смысл.
Обучение длилось долго, и я уж не помню, сколько лет провел среди тех людей.
Но, когда оно завершилось, я вдруг почувствовал себя взрослым и ощутил в себе силу какого-то внутреннего владычества над другими, что давало мне право самой жизни и ее повеление среди естества.
Отмечу сразу, что какого драгого металла в том людском племени не было. Были у них просто вещи, изготовленные из того, что окружало их же бытовую сущность.
В пожизненных временах это время я отмечаю сам для себя, как время моего первого жизненного становления, ибо в ту пору я действительно впервые ощутил в себе сам признак жизни или смог отделить душу от естества, что значит, смог определить саму жизнь в жизни самого естества.
Эта наука не прошла для меня даром или не вышла каким-то обманом. В разные чудеса я не верил и подходил ко всему со своей стороны.
Учителю это особо не нравилось, но он терпел меня только за то, что я упорно трудился и добивался того, чего хотел понять или достичь сам. Там же я начал осуществлять свои первые выходы в свет вне всякого отравления организма и без всяческих вспомогательных средств.
Моя наука сама меня нашла. Так я могу констатировать то, что тогда происходило со мною и всецело с теми, кто обучался рядом.
Я почему-то стал понимать больше, ощущать невидимое и определять его для себя в степени необходимости или, наоборот, отрицательности.
Мой ум и мозги начали наполняться чем-то, от чего кружилась голова, а земля под ногами ходила ходуном.
Как объяснял нам это учитель, это были всеобщие людские знания, собранные нами для воплощения их в наших телах.
Скупость слов учителя не давала возможности разыгрываться какому-то воображению и осознанию такого же происхождения. Она давала возможность развиваться самостоятельному уму и сосредотачивать узнанное где-то в глубинах самих мозговых ростков.
Снисхождение к ученикам было самое минимальное, наказание строгое, а невосприятие выражалось изгнанием.
Из всех собранных к следующей стопе обучения нас осталось совсем мало.
– Вы избранные, - говорил учитель и указывал сначала на нас, а затем куда-то в небо, обозначая его божеством Огня, - вы, избранные им, - дополнял он, - и будете служить ему вечно. До тех пор, пока будет служить сама Земля и все то, что на ней произрастает.
Так и шло мое поочередное взрастание от одной стопы к другой аж до самого верха, что обозначался достижением вершин самопроизвольного обучения генополюса.
Это слово я почерпнул из своего языка и так обозначил по-своему в своей памяти, ибо, как и говорил, придавал всему свое значение и определение.
И вот, наконец, наступил тот день и час, когда мы достигли тех самых вершин и пришла пора заканчивать обучение, переходя непосредственно в саму жизнь.
Нас распустили и каждый начал заниматься своим, как и до того.
Вначале все то показалось мне просто не понятным, но затем, покопавшись в своем уме, я понял, что так и должно было быть с самого начала.
Жизнь надо устраивать так, как она существует, а саму суть проводить в ней как того достигнет сам ум, слагающийся во времени и воцаряющийся на века в самой душе.
Так я понял свое самое первое предназначение и вернулся к своим, определяя для себя свою же позицию поведения.
Я распрощался со всеми и от души поблагодарил учителя.
– Иди, - просто сказал он мне на прощание и указал путь рукой, - там есть те, кто в тебе нуждается и там будут те, кто не победит себя, но победит твое тело.
То были первые и последние для меня пророчества, и они, как известно, сбылись.
Но тогда, меня это не смутило, и я зашагал быстро, и смело навстречу своей новой волне ума, и навстречу своей собственной, поневоле избранной судьбе.
Вначале я возвратился к. моему сотоварищу, с которым меня связывала давняя дружба.
Решил оттуда повести свою дальнейшую жизнь и оттуда же провозглашать свои первые цитаты.
Так я обозначил свои высказывания и указал во времени на то людям другим.