Цитадель
Шрифт:
В дальнем углу камеры заворочалось еще нечто, покрупнее самой жирной крысы. Охранник поднял повыше свою плошку.
– Граф!
– вырвалось у Изабеллы. И поскольку именно "вырвалось", слово это прозвучало неожиданно иронически.
– Принцесса!
– ответствовал Рено и также в тон ей, то есть с веселым беззаботным удивлением.
– Да, это я. И, на вашем месте, я бы потрудилась встать и подойти поближе. Не заставите же вы меня забираться в эту клоаку также глубоко, как забрались вы.
– Я бы рад встать, но уж больно низок здесь потолок, видимо строивший это помещение не думал, что со смертников здесь будут требовать исполнения правил приличия.
– А я думала, что вас заковали, а вы оказывается сохраняете здесь полную свободу передвижения, - продолжила принцесса соревнование в остроумии.
– Даже ваши тюремщики поверили мне, что я граф и поняли, что с меня достаточно взять честное слово, что я не попытаюсь бежать.
Изабелла фыркнула.
– Как можно верить словам человека, убившего столько людей.
– И соблазнившего столько женщин, хотели вы добавить?
Изабелла презрительно выпятила нижнюю губку, но поскольку было не слишком светло, это осталось, кажется, незамеченным графом Рено.
– Эта часть биографии вашей меня волнует... то есть я хотела сказать, эта часть вашей биографии интересует меня весьма мало.
Рено продолжал стоять на коленях на своей соломенной подстилке.
– Да, я убил многих, но как ни странно, верить мне можно. Если бы вы могли спросить у тех, кто пострадал от моего меча, они сказали бы вам, что я никому из них не давал слова, что не стану их убивать.
– Это просто кощунственное острословие и не более того.
– Нет, уверяю вас. Нет богобоязненнее убийцы, чем я. И на страшном суде, если меня и накажут, то только за гневливость и гордыню, но никогда за клятвопреступление.
– Итак, я поняла вас так - вы просите меня, чтобы я выпустила вас отсюда из общества крыс под честное слово, чтобы вы могли ждать приговора в приличном обществе?
Граф горько улыбнулся.
– Ваше высочество, неужели вы думаете, что если Рено Шатильонский стал бы вдруг кого-то о чем-то просить, попросил бы о такой мелочи. Общество крыс, поверьте, мало чем уступает тому, которым вы считаете нужным себя окружать.
Принцесса пропустила мимо ушей сверкнувшую в речи узника дерзость.
– Так чего же вы хотите, наконец. Говорите!
– Неужели вам ничего не передал ваш дворецкий? Я ему все объяснял раз двадцать. Вот болван.
Принцесса вступилась за верного слугу.
– Он передал. Он дословно передал, что вы просите о милости, поговорить с моей милостью.
– Да, правильно.
– Ну так говорите же!
– С вами, Ваше высочество, но не с вашим дворецким, и тем более, не с этим негодяем, что держит светильник.
– Вы просите меня придти...
– Не спешите возмущаться, Ваше высочество. Неужели вы думаете, что я могу причинить женщине... но главное заключается в том, что мои речи ни для чьих ушей, кроме ваших, не предназначены, уж поверьте мне.
– Это видимо, действительно государственное дело, - сказала принцесса, обернувшись к Данже и добавила, обратившись к охраннику, - дай мне светильник.
После этого и верный мажордом и "негодяй" были отосланы.
– Идите сюда поближе, Ваше высочество, - сказал Рено, как только тяжелая дверь, скрипнув, затворилась.
Принцесса с легкостью выполнила эту просьбу-предложение.
У ног узника лежал большой камень, она присела на него, поставив плошку с маслом между собой и графом.
– Ну, теперь нет никаких препятствий к тому, чтобы вы заговорили?
– Никаких, кроме самого основного, - негромко проговорил Рено.
– Что вы сказали?
– Это я про себя, - Рено переменил позу на более удобную, - я очень рад, что вы оказались настолько великодушны и благоразумны, что согласились выслушать меня.
– Я не нуждаюсь в ваших похвалах.
– Это верно, теперь к делу. Вы, наверное, сразу догадались, что я прибыл в Яффу не случайно и не просто так.
– Да, догадалась, и именно сразу.
– Но вы, вероятно, не знаете, кто послал меня к вашему двору и зачем.
– Продолжайте, продолжайте, не останавливайтесь.
– Посветите в ту сторону, не подслушивает ли нас все же кто-нибудь.
Принцесса усмехнувшись выполнила эту просьбу.
– Чего может до такой степени бояться человек, уже приговоренный к смерти?
– У вас пройдет желание шутить, если я вам скажу, что прибыл я сюда по повелению графа де Торрожа, великого...
– Не надо, мне все понятно, - быстро проговорила Изабелла и наклонившись, поправила светильник.
– Не думаю, что вам понятно все. Мне было поручено соблазнить вас и, тем самым, отвлечь от Гюи Лузиньяна.
Изабелла загадочно улыбнулась.
– Ах вот оно что. И в обмен на этот подвиг вам обещали задержать или отменить исполнение приговора.
– Да, - неохотно подтвердил граф.
– И после этого вы будете настаивать на том, что не утратили своей рыцарской чести, ведь, согласитесь, вас использовали не как рыцаря, а как...
– Постойте, Ваше высочество, я заранее принимаю все ваши обвинения. В свое оправдание скажу лишь, что очень плохо знал вас до прибытия сюда.
– Тоже мне, оправдание!
– И, согласитесь, будьте же беспристрастны, я не слишком усердствовал в выполнении этого омерзительного задания, хотя на весах и лежала моя жизнь. Ведь нельзя же сказать, что появившись при вашем дворе, я пытался за вами ухаживать. Скорее наоборот.