Цитадель
Шрифт:
– Всенепременно, - кивнул брат Гийом.
Граф простился и покинул залу. Когда стихли шаги, сенешаль сказал с легкой укоризной в голосе.
– Напрасно вы настраиваете его против себя. Из человека безвредного он может стать опасным. И в самом деле, неужели он будет хуже смотреться на месте великого магистра, чем этот самодовольный де Ридфор? Сей благородный старец напитан энергией не по годам. Вы знаете куда он поскакал? Его ожидает в замке молоденькая берберка, но даже она неспособна исчерпать всех его сил.
– Среди наварцев такое встречается, - сказал де Жизор с той же интонацией, как недавно - "Византийцы - лукавы", - но
– Какой?
– Относительно де Ридфора.
– Ах этот, - брат де Гийом сел в кресло еще помнившее старика де Марейля, - не подумайте, что я уклоняюсь прямого ответа. Важно не то, кто именно занял это место. Признаться, я устал повторять эту конкретную мысль, - он похлопал ладонями по подлокотникам.
– Что же тогда важно?
– Что наш орден, - я уже говорил об этом графу и с сожалением констатирую, что вынужден повторять и вам, - наш орден, это такое сообщество, такая организация... наш орден может управляться, если угодно, совершенным идиотом, настолько сложно он умышлен и предвиден. Не человек, сидящий в кресле великого магистра, будет распространять на его деятельность груз своих недостатков, а орден будет шлифовать качества человека, которого поставит над собой. Да вы хоть припомните, кем был граф де Торрож пять лет назад, когда его посадили в это кресло?
– Да, - кивнул де Жизор, - кого угодно было легче представить в качестве великого магистра, чем его.
– Правильно: хам, крикун, авантюрист, поверите ли, де Торрож был почти неграмотен, клянусь. А что с ним стало под конец жизни - он превратился в незаурядного государственного мужа, вряд ли кто-то из европейских монархов мог бы с ним сравниться.
– Пожалуй, - задумчиво согласился сенешаль.
– Хотя, - брат Гийом сложил молитвенно руки на груди и устремил очи горе, к тому месту на потолке, где было нанесено огромное, и от этой огромности несколько расплывчатое, изображение Иоанна Крестителя. Эту фреску удобнее всего было бы рассматривать из глубокого колодца.
– Хотя, может быть, мы не правы, сожалея о прежнем господине, хотя, может быть, мы не видим тех примет в окружающем мире, что сигнализируют, что пришло время де Ридфора.
– Я принимаю философскую часть ваших рассуждений, - сказал де Жизор, также поднимая голову вверх, тоже, как бы осознавая, что разговор о судьбах ордена происходит в присутствии одного из высших его покровителей.
– Но чувства ваши противятся, брат?
– Да.
– Но рассудите, что было бы, устрой мы наше великое начинание по законам зыбких чувств.
Сенешаль ничего не успел ответить. Явился служка и объявил, что явился некто Гюи де Карбон.
Брат Гийом отнял руки от груди и положил их обратно на подлокотники.
– Ну, позови, позови.
– Кто такой де Карбон, трубадур?
– спросил сенешаль.
– Трубадур, трубадур.
В залу вошел невысокий коренастый и совершенно рыжий человек в костюме из потертого сукна, во рту не хватало нескольких зубов.
– Ты принес?
– О, да, - трубадур вытащил из-за пояса свернутый в трубку пергамент, я сделал сразу три.
– Три?
– брат Гийом поджал губу, - и ты рассчитывал, что я заплачу тебе втрое.
Поэт неуверенно улыбнулся.
– Честно говоря, да.
– Ну что ж, - сказал брат Гийом, пробегая глазами текст, - думаю моя возлюбленная будет довольна. Вот твой гонорар...
На стол легли три золотые монеты. Де Карбон смахнул их себе в карман и, угодливо кланяясь, удалился. Когда он ушел, сенешаль сказал.
– У меня было несколько иное представление о трубадурах.
– Справедливости ради надо признать, не все они похожи на этого негодяя.
– А что это, прошу прощения, за "возлюбленная"?
– Не мог же я этому пьянице сообщить, что свои слезливые воскликновения он обращает принцессе Сибилле.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
СВЯТОЙ ГОРОД
В Иерусалиме шевалье де Труа не сразу нашел подходящую квартиру.
Поселившись на постоялом дворе, неподалеку от Тофета, он занялся изучением города. Выяснил со всею доскональностью месторасположение королевского дворца, тамплиерского капитула, резиденции Великого магистра тамплиеров, дворца комтура города Иерусалима. Прогулялся до капеллы тамплиеров, что стоит по дороге к Вифлеему, осмотрел громаду госпиталя св. Иоанна. Был у Храма Гроба Господня и знаменитого храма на горе Давида. Забредал также в мусульманские и иудейские кварталы, чего латинянам, и в особенности крестоносцам, делать не рекомендовалось.
Вскоре шевалье де Труа ориентировался в Святом городе, как в собственном кошельке. Много раз он обходил те места, где располагался Соломонов храм, каждый закоулок и каждый своеобразно выступающий камень был ему тут знаком. План составленный прокаженным королем в той части, что могла быть визуально проверена при наружном осмотре, поражал точностью. Это вселяло уверенность, что и остальные приметы, касающиеся внутренних переходов, также отмечены верно. Близость цели, казавшейся недостижимой, вызывает в человеке чувство, схожее с лихорадкой и ничто так не вредит достижению ее, как это нетерпеливое стремление совершить последний шаг. Шевалье де Труа был уже достаточно опытен для того, чтобы понимать - самые опасные ловушки расставлены всегда в полушаге от тайника. Ему стоило немалых усилий, чтобы погасить в себе огонь нетерпения. Он начал, не торопясь готовиться к вступлению в орден тамплиеров.
Для начала нужно было подобрать доспехи. Благо в городе, населенном наполовину крестоносцами и вооруженными дворянами, оружие имелось в изобилии, чуть ли не на каждом углу имелась оружейная мастерская или кузница.
Шевалье не стал приобретать или заказывать особо шикарные, кричаще украшенные доспехи, ему нужно было что-то попроще, причем, желательно, со следами боевого употребления. Обойдя с десяток оружейных заведений он нашел то, что ему было нужно.
Труднее было с оруженосцем, просто так на улице его не отыщешь. Юноша из приличной, уважаемой семьи вряд ли пойдет в услужение к столь странно выглядевшему рыцарю. Осторожно наведя справки, шевалье получил представление о том, где удобнее всего нанять оруженосца. В любом городе, где имелась капелла тамплиеров, рано или поздно возникала община облатов и донатов, мирских членов ордена из числа купцов и ремесленников и денежных дельцов. При занятии ремеслами и торговлей в Святой земле, покровительство бело-красного плаща было как нельзя кстати. Из числа сыновей этой публики чаще всего и пополнялись ряды пажей и оруженосцев. Стремясь показать свою причастность к ордену, донаты и облаты носили черную или коричневую одежду, коротко стригли волосы и даже завивали бороды на рыцарский манер. Из их числа назначались пять низших должностей ордена - черный маршал, главный знаменосец, управляющий землями, главный кузнец и комтур Анконы.