Цитадель
Шрифт:
– Напрасно вы считаете, что очень ловко укололи меня. Такое случается в жизни, и даже как правило марионетка рано или поздно начинает освобождаться от своих ниток. В данном случае это происходит достаточно поздно. Это во-первых, а во-вторых, так или иначе, не в тайне дело.
Марейль резко помотал головой, как бы утрясая все только что услышанное. Он резко встал и подошел к резному шкафу, стоявшему в углу, и достал оттуда большой пузатый кувшин, персидский по виду, с богатыми лазуритовыми выкладками и два бокала
– Вам я не предлагаю, брат Гийом.
– Благодарю, граф.
Де Жизор и де Марейль охотно осушили по чаше. Вытирая усы, сенешаль спросил.
– Теперь я кое-что понял. Вы решили вернуть сюда короля Бодуэна настоящего.
– В общем, да.
– Он, кстати, жив?
– Жив, как ни старался полтора последних года наш двойник его разыскать.
Де Марейль недоверчиво поморщился.
– Не могу поверить, что за полтора года иоаннитам не удалось отыскать в Палестине нужного им человека.
– А он, я имею в виду двойника, как ни странно, не открылся госпитальерам. Боялся, что они побрезгуют им. Как будто есть на свете нечто такое, чем побрезговали бы рыцари Госпиталя ради достижения своей цели. Его погубило тщеславие, он хотел не только быть королем, но и считаться им.
– Может быть нам пойти по простому пути и сообщить Д'Амьену с кем он имеет дело?
– спросил де Марейль.
– По-моему, я уже ответил на этот вопрос. Д'Амьен намного умнее и хитрее нашего создания. Для его политической комбинации все равно, является ли сидящий на троне настоящим королем или нет. Главное, чтобы его считали таковым в момент объявления анти-тамплиерского указа. Боюсь, что это сообщение только ускорит их выступление.
Де Марейль ударил сухоньким кулачком по столу.
– Так что же нам делать?!
– То, что и задумано, граф. Обнародование королевского указа должно состояться по кодексу Годфруа Булионского в присутствии всех гражданских делегатов. Затевая столь противозаконное дело, Д'Амьен постарается придать ему максимально законный вид. И в этот наиторжественный момент мы предъявим им настоящего короля.
Де Марейль отхлебнул еще немного вина.
– Будет очень большой скандал, - задумчиво сказал он.
– Да, - спокойно сказал брат Гийом, - слишком даже большой. Меня больше всего беспокоит то, что он будучи губителен для Госпиталя, Храму тоже не слишком выгоден.
– Нельзя ли полюбовно договорится с Д'Амьеном?
– поинтересовался сенешаль.
– Пожалуй, нет. Начав договариваться, мы невольно откроем наши секреты. Пока вожжи в наших руках мы решаем, куда направить квадригу обстоятельств.
Дождь кончился. Отдельные капли продолжали влетать в окно. Брат Гийом вытер о край серой хламиды мокрую руку.
– Вы что-то еще говорили о Гюи Лузиньянском?
– Да, мессир.
– Может быть вы и о нем сообщите какую-нибудь тайну?
– в голосе де Марейля чувствовалось легкое раздражение, он никак не мог подавить его полностью. Ему было неприятно сознавать, что он посвящен не во все секреты ордена, в отличие от этого мальчишки, ему все, кто был моложе пятидесяти, казались мальчишками. Его возвысил, по непонятным, надо сказать, причинам, граф де Торрож, теперь положение брата Гийома не казалось таким уж незыблемым.
– Я разочарую вас, - сказал монах, - в этом деле как раз никакой тайны нет. Гюи Лузиньян спокойно, или вернее сказать, весело живет на Кипре, охотится в свое удовольствие, пьет кипрское вино, пиратствует помаленьку, отчего у его величества Бодуэна IV...
– Самозванца, - брезгливо уточнил де Марейль.
Брат Гийом охотно кивнул.
– У самозванца, выдавшего себя за короля, было немало неприятностей с константинопольским двором.
– Византийцы лукавы, - заметил де Жизор. Ему никто не ответил, ибо всем эта мысль показалась самоочевидной.
– Почему они жаловались Бодуэну, ведь Кипр не входит в земли, принадлежащие династии?
– спросил сенешаль.
– Но Гюи признает себя подданным его величества, и не только признает, но и рекомендуется, имея, как мне кажется, в виду, что с этих позиций ему легче будет претендовать на Иерусалимское наследство.
– Надеюсь вы провели с ним переговоры?
– строго спросил де Марейль, забыв уже о недавнем афронте, он опять пытался взять начальственный тон по отношению к монаху. Это забавляло не только брата Гийома, вряд ли, правда, способного чем-либо забавляться, но и де Жизора, значительно лучше, чем де Марейль, разбиравшегося в реальной структуре власти в ордене.
– С Гюи произошла смешная история. С ним пытались вести переговоры все мало-мальски влиятельные королевства. Так сошлись карты обстоятельств, Лузиньян оказался фигурой устраивающей всех. И этот вертопрах и бабник вообразил, что дело тут не больше, не меньше, как в его личных достоинствах. Он уверен в своем блестящем грядущем предназначении, и самое смешное здесь в том, что ему и вправду суждено взойти на Иерусалимский трон. И довольно скоро.
– Все дело в том, кто введет его туда.
– Правильно, мессир Гюи, слава богу хватает ума пока никому не говорить "да". Вернее, даже, никому не говорить "нет", ибо "да" он уже сказал всем. Даже султану Саладину.
– Саладину? Это предательство, - вскричал старик.
Брат Гийом пожал плечами.
Де Марейль плеснул себе еще вина. Лицо его изрядно покраснело, что составляло резкий контраст с сединой волос. В глазах светилась решимость, которой не было никакого сиюминутного применения.
– Что ж, - сказал он, - я теперь уеду дня на два, три. Вы знаете куда. Вы пришлете мне курьера с известиями.