Цитадель
Шрифт:
– В известном смысле вы правы. Как только мы показали Синану, что знаем его по-настоящему слабое место, он предпочел прекратить сопротивление. Причем не слишком опасаясь за свое будущее.
– Прошу прощения, брат Гийом, я еще не научился всякий раз понимать вас с полуслова. Почему это Синан мог не опасаться за свою жизнь.
– Он догадывается, думаю, что в данный момент нам невыгодно его полное истребление. Это нарушило бы равновесие сил в Святой земле и вокруг нее. Тут есть определенная сложность, ведь с одной стороны мы в отдаленных своих планах хотим это равновесие разрушить. Противоречие истребляется тем, что мы разрушаем порядок в этой стране с той скоростью, которая выгодна нам и только нам.
Это разъяснение не добавило ясности, но де Труа не стал переспрашивать более, зная манеру брата Гийома ко всему подводить постепенно.
– Вы похвалили меня за то, что я все устроил, как следует в замке Алейк. Но, - де Труа замялся, он не знал, стоит ли признаваться, - но во время переговоров... боюсь Синан догадался с кем имеет дело и уже не считает меня мертвецом.
Брат Гийом ответил не сразу, некоторое время перебирал лежащие на столе свитки.
– Я уверен, что вы сами все сделали для того, чтобы это случилось. И хвалить за это я вас не стану. Скорей всего это проявление молодости. С годами вы поймете, что в возможности потрясти воображение своего самого страшного врага нет настоящей высокой сладости. К сожалению, приходится вспоминать, что по годам вы почти юноша.
– Но не может ли этот случай каким-нибудь образом послужить к пользе ордена. Например сговорчивость Синана в денежном вопросе я связываю с этим... разоблачением.
– Возможно, - вяло сказал брат Гийом, - хотя, что для нас эти двадцать тысяч. Ведь завтра уже может возникнуть такое стечение обстоятельств, что этим деньгам придется или ехать обратно к исмаилитам, или отправляться за море.
Шевалье опять не все понимал, но спрашивать не решался.
– Кроме того, насколько я знаю характер этого человека с опущенным веком, он попытается убить вас.
– Мне казалось по-другому. Ведь, если даже до поражения от армии де Бриссона, он не попробовал пускать в ход свои "золотые кинжалы", то нужно ли ожидать этого теперь, когда он имел случай убедиться в нашем дополнительном над ним превосходстве.
– В отношениях между нами эти пресловутые "золотые кинжалы" оружие запрещенное. Синан знает, что если он переступит эту грань, то начнется война на уничтожение, а она не принесет прибыли ни ему, ни нам.
За сетчатым окном кельи раздалось хлопанье крыльев и вскоре служка внес в келью почтового голубя. Брат Гийом "распаковал" послание, закрепленное у него на лапке и отослал служку вместе с работящий птицей, развернул тонкую шелковую ленту, испещренную непонятными знаками. По его лицу нельзя было понять, нравится ему известие или нет. Скомкав ленту и положив ее в карман, он снова обратился к де Труа. Слова его никак не были связаны с прочитанным.
– Должен для установления полной ясности сообщить, что поручение под замком Алейк, помимо всего прочего было также и проверкой.
– Проверкой?
– Не надо этому ужасаться или обижаться. Вы входите, или начинаете входить в круг высшего руководства политикой ордена, и мы были бы не правы, не уяснив, до какой степени можем идти в доверии вам. Надо было установить, достаточно ли вы пропитались интересами Храма и все ли личные амбиции способны интересам этим подчинить.
– В чем же была суть проверки?
– Мы дали вам возможность почувствовать свою полную власть над вашим заклятым врагом, но, вместе с тем, запретили бравировать этой властью перед ним. Это настоящее испытание. Я считаю, что оно не выдержано полностью. Наш мир устроен таким образом, что чем выше стоит человек, тем меньше у него возможностей потакать своим прихотям. Лишь тот знает цену денег, кто преодолел тягу к их трате. Совершенствующийся идет не к счастью, но к истине.
Брат Гийом встал, лицо его было задумчиво.
– По зрелому размышлению, я прихожу к выводу, что испытание это вы выдержали лишь наполовину.
Де Труа опустился на одно колено и повинно склонил голову.
– С одном стороны ваша верность ордену не вызывает сомнений, но, с другой стороны, надо признать, что душа ваша еще не созрела. В ней бродят еще отголоски низменных страстей. Придется вам пройти еще один круг испытаний. Я благоволю к вам и, в первый момент после вашего рассказа попытался недопустимую выходку, с саморазоблачением, объяснить молодостью лет. Но мне ли не знать, что количество лет не имеет отношения к их ценности. От того, сколько мы прожили здесь, срок нашего пребывания там, не изменится. Да, вам придется на некоторое время задержаться на той степени посвящения, которой вы уже достигли. На некоторое время. Может быть на всю жизнь. Вам придется месить липкую глину реальности и некому будет подсказать к чему, на самом деле, должна устремляться душа ваша.
Брат Гийом замолчал. Брат Реми продолжал стоять на одном колене, не смея приподнять голову. Он понимал смысл своего прегрешения, но, вместе с тем, знал, что не мог его не совершить.
– Идемте?
– негромко произнес брат Гийом. Они пересекли двор, чистый и совсем пустынный и приблизились к большой восьмиугольной башне. Она намного превосходила остальные четырехугольные не только числом сторон, но и высотою. В свое время с нее начали строить монастырь, то есть духовный, а не военный - форпост христианства. В башне намеревались поместить библиотеку. По причинам, может быть и имеющим отношение к этому рассказу, но безвозвратно канувшим в лету, кармелитские монахи здесь не прижились.
Вход в башню, увитый плющом, был приоткрыт. Врат Гийом, не оборачиваясь, вошел, брат Реми молча следовал за ним. Пришлось довольно долго подниматься по витой, каменной лестнице. Путь лежал на самую вершину.
Башня царила над живописной округой, с нее открывался вид, заставляющий затаить дыхание, что редко бывает в обожженной солнцем Палестине. Но зрение брата Реми было захвачено совсем другим зрелищем. Посреди площадки, на вершине строения стоял огромный, шагов десять в длину и три в ширину, стол. На нем было сервировано отнюдь не пиршество. С первого взгляда было невозможно сказать, что это такое. Стол был засыпан утрамбованной землей, но утрамбованной неровно. Посреди него пролегали две разновеликие продолговатые лужи, соединенные тонким ручейком. Вся левая сторона этой странной клумбы была залита водой. По всей поверхности свободной от воды можно было различить крохотные, вылепленные из глины строеньица в виде башенок. Возле одних торчали белые флажки с красными крестами, возле других - флажки были зеленые, или черные.
– Брат Реми, - произнес брат Гийом, и де Труа понял, что его кому-то представляют, и действительно, возле стола-ящика с землей и водой появилось еще два человека. Оба они были ничуть не похожи на брата Гийома внешним обликом, но вместе с тем чувствовалось, что они люди его ранга и типа. Один из них большой, массивный мужчина с раздвоенной бородой и крючковатым носом, заговорил первым.
– Вас заинтересовало это?
– его рука махнула широким серым рукавом в сторону небывалого стола.