Цитадель
Шрифт:
Де Сантор с застывшей на устах любезной улыбкой сновал через прохладную залу от покоев короля к веранде и обратно, держал великого провизора в курсе бытующих в зале настроений.
Король сидел у себя в полном, соответствующем важности момента, облачении. Он был бледен как смерть, тяжелая грубо сработанная корона, украшенная разномастными камнями, воплощающая в себе стиль первозданного благородного варварства времен первого крестового похода, царапала и натирала залысины. Белые доспехи с накладными золочеными вензелями были явно не по его фигуре и, чем дальше, тем больше доставляли ему неудобств.
Патриарх, напротив, был красен, как брюква. Он молча сидел в углу на деревянном табурете и вращал в пальцах свой жезл с шишаком в виде закрытого розового бутона, увенчанного небольшим золотым крестиком. Его терзали мрачные предчувствия, тем более мрачные, что его с утра донимали боли в желудке. Он молился одними губами, о том чтобы все поскорее кончилось, чтобы по городу пронеслась волна погромов и кровавых стычек - как опытный человек, он понимал, что без этого не обойтись - чтобы можно было поскорее сесть за стол переговоров с графом де Ридфором. Он очень, в глубине души, рассчитывал на то, что тамплиеры, будучи людьми реалистически мыслящими, согласятся, пусть после некоторых терзаний, признать свое поражение и перенести центр своих интересов куда-нибудь в другое место из Палестины. Истребительной, хотя бы и победоносной войны, патриарх Онорий не хотел. Война всегда разоряет воюющих. Наживается кто-то третий. "И, в любом случае, надо бы делать поскорей. Что же так тянет Д'Амьен? Ах, да высочеств нет."
– Ее высочество принцесса Изабелла!
– словно отвечая мыслям патриарха, крикнул Султье.
Д'Амьен бросился встречать красавицу. Ее, признаться, он ждал позже остальных детей короля. Он принял ее в той комнате, где вел в последние дни все государственные дела. В его планы не входила лишняя встреча Изабеллы с поддельным отцом.
Она вошла и старик невольно восхитился. Спору быть не могло - именно этой женщине пристало быть королевой. Осанка, выражение прекрасного лица, своеобразный, властный блеск глаз. И даже платье - она использовала для наряда синий цвет. В те времена культура одежды еще не успела очень разрастись и усложниться, заиметь свой язык в законченном виде, но кое-какие цвета и оттенки уже приобрели церемониальный смысл. Все знали, что синий цвет более всего пристал наследнице престола, также как, например, желтый, является признаком благородной роскоши вообще и цветом вдовствующей королевы, в частности.
Изабелла решила всем сегодня объявить, что Иерусалимской королевой будет она и только она. А кто будет королем? Невольно задал себе вопрос великий провизор. Уж не думает ли эта гордячка, что ОН: рядом с Изабеллой стоял Рено Шатильонский. В том, что он посмел явиться туда, где ему был вынесен смертный приговор, тоже заключался вызов. Или он уверен, что Изабелла уже сейчас обладает возможностью его защитить? А может до такой степени влюблен, что не может расстаться с ней ни на секунду? Ведь он не дурак, думал Д'Амьен, подходя вплотную к великолепной паре, - он не может не знать, что означает цвет ее платья, неужели они даже в постели не говорят на эту тему!
– Ваше высочество, я рад чрезвычайно, - улыбнулся великий провизор, вы прибыли и нет никаких препятствий к тому, чтобы начинать.
Изабелла знала всю силу и значение этого сухого старика в простом костюме и небогатом плаще. Ничуть не обольщаясь его любезным обхождением, она понимала, что сейчас больше сама зависит от него, чем он от нее, но надеялась, что так будет не только не всегда, но не слишком долго. Если сегодня пошатнется могущество Храма, это, помимо всего прочего, будет означать, что и могущество госпиталя может быть подточено.
– Здесь ли уже моя сестрица?
– спросила Изабелла резким тоном, будто ей не терпелось заключить последнюю в объятия.
– Нет, - со всей возможной беспечностью в голосе ответствовал верховный госпитальер, - ее задержал приступ молитвенного рвения. Будь на то ее воля принцесса Сибилла вообще не покидала бы пределов своей обители.
Изабелла с трудом скрыла свое разочарование. Она все сделала для того, чтобы приехать последней из королевских детей. В вихре взаимоисключающих интересов, взвившемся вокруг королевского указа, каждый самый небольшой шаг приобретал значение важного хода в политической партии. Услышав о том, что Сибилла молится, она понимала, что ее собственный ход оказался слишком поспешным. Правда Д'Амьен постарался сделать ей приятное, намекая на склонность Сибиллы к монашескому затворничеству, но Изабеллу по-настоящему успокоило бы лишь полное и бесповоротное превращение сердобольной сестры в монахиню.
– Могу я тогда, хотя бы обнять своего любимого брата?
– в этих словах Изабеллы не было сарказма.
Она действительно испытывала приязнь к тихому ребенку, появившемуся на свет, якобы для того, чтобы стать королем Бодуэном V, но которого никто не желал признавать в этом качестве и которого не зарезали лишь только потому, что он, состоянием здоровья и неживостью ума, вселял в окружающих уверенность, что вскоре сам перестанет обременять землю своим присутствием.
– Вчера Его высочество был очень плох, - нашелся Д'Амьен, - опять этот непонятный припадок. Его снова зашивали в тушу только что убитого быка и прикладывали к голове разрезанный свежеиспеченный хлеб, чтобы притянуть кровь.
– Это варварский северный метод лечения.
– По крови отцов Его высочество северянин. А сарацинские лекари хоть по слухам и искусны, но вряд ли им можно доверить здоровье христианского принца.
Во время этого малообязательного разговора Изабелла лихорадочно пыталась сообразить, что же все-таки происходит. Или у госпитальеров не складываются детали замысла и шахматные фигуры разбегаются с их доски, или отсутствие Сибиллы и Бодуэна лишь случайность. По лицу и поведению опытного старик понять что-либо трудно. Не сделала ли она вообще ошибки, приехав сюда? И она задала вопрос, в зависимости от ответа на который, решила строить свое поведение в дальнейшем.
– А мой батюшка? Я не виделась с ним уже больше года. Согласитесь, что его отношение ко мне вообще мало напоминает отцовское. Так вот, хочет ли видеть ту, что все еще считается его дочерью?
Д'Амьен знал наверняка, что Изабелла ничего не знает об истории с двойником, но этот вопрос привел его в содрогание. Что он мог сказать? Улыбаться, произнося очередную изобретательную ложь о том, почему король не может увидеться со своей дочерью? Но судя по тону девушки, она может вспылить, может выкинуть такое... Но в любом случае впускать ее к королю нельзя, сейчас это перепуганное, простудившееся накануне ничтожество, при свете дня меньше всего походит на настоящего Бодуэна.
– Вы молчите, граф, - голос Изабеллы выгнулся, как пантера перед прыжком. Рено Шатильонский, успевший хорошо изучить свою возлюбленную, также напрягся, готовый по ее требованию сделать все что угодно.
И тут объявляют:
– Его высочество принц Бодуэн.
Гнусавое блеяние Султье показалось Д'Амьену райской музыкой, он сделал торопливый знак, чтобы мальчишку побыстрее ввели. Так и не успевшая утвердиться ни в каком определенном мнении, Изабелла бросилась к невысокому узкоплечему ребенку, бессмысленно и обременительно разодетому. У него застыло на сером, худеньком личике привычное выражение брезгливого испуга. Ребенок, почти не запомнивший мать и почти забывший отца, измученный лечебными процедурами, неуклонно вгонявшими его в детский гроб, осторожно улыбнулся роскошной красавице в синем одеянии.